Жидкие белесые брови толстяка взметнулись кверху, и от этого его маленький узкий лоб стал еще меньше.

– Беляк? Гм… наслышан про вас. Раньше вы работали в городской библиотеке, а теперь в управе, по финансовой линии. Очень приятно… очень рад… Евсей Калистратович Брынза! – представился он и подал мясистую руку с короткими, точно обрубленными пальцами. – Это замечательно!.. Будем знакомы. А сумочку придержите.

– Что же, придется, – согласился Беляк. – Ну всего хорошего.

– Желаю успеха! Заходите, буду рад, – и Брынза проводил посетителя до дверей.

«Скользкий тип, – размышлял Беляк, идя по улице. – Что же ему от меня надо?..»

Вечером, в девять часов, заместитель бургомистра Чернявский слушал доклад Беляка о состоянии финансов в селах и районных центрах. Он пробегал глазами документы, подчеркивая толстым красным карандашом отдельные цифры, и то и дело поглядывал на свои наручные часы. Видимо, он куда-то торопился.

На нем был зеленый, военного покроя китель с белым подворотничком. Бледное лицо резко выделялось своей белизной на фоне высокой коричневой спинки кресла.

Беляк жаловался, что в деревнях не хотят брать оккупационные и имперские марки и предпочитают получать за свои продукты советскими деньгами.

Чернявский скривил тонкие бескровные губы в брезгливой улыбке.

– Понятно, понятно, – заметил он, – надеются, очевидно, на возврат советской власти. Это закономерно и естественно. Сказывается сила инерции. Помните, как не хотели брать никаких денег, кроме романовских, в семнадцатом и восемнадцатом годах, а потом ими разжигали печи и самовары? Так что явление это нестрашное. Время – лучший врач, и тут придется положиться на него. – Чернявский снова взглянул на часы и продолжал: – Если бы мы с вами сейчас могли…

Он не договорил. Раздался огромной силы взрыв, эхом отдавшийся в разных частях города. Задребезжали стекла в окнах, зазвенел стакан на горлышке графина с водой.

Чернявский вздрогнул, уронил карандаш, побледнел и немигающими глазами уставился на Беляка.

– Что это может означать? – спросил он.

– Затрудняюсь сказать… – ответил Беляк, сделав испуганное лицо.

Воцарилось молчание. Склонив набок голову, как бы ожидая нового взрыва, Чернявский напряженно вслушивался. Белая рука его, лежавшая на столе, заметно дрожала.

Тишину нарушил резкий телефонный звонок. Чернявский вздрогнул и схватил трубку.

– Да! Я! Слышал! Не знаю! Что?.. – Он приподнялся со стула. – Гостиница? Вся? Какой ужас!.. Да, да… сейчас буду… сейчас же… сию минуту… – Он бросил трубку и вышел из-за стола, потирая виски. – Вы, Беляк, – он криво усмехнулся, – спасли меня сегодня от верной смерти…

– Ничего не понимаю, господин Чернявский, – проговорил Беляк, поднимаясь со стула и поспешно складывая в папку бумаги. – Объясните.

– Вы меня со своим докладом задержали тут, – Чернявский взглянул на часы, – почти на полчаса. Я давно должен был быть в гостинице. Там офицерский вечер, и я приглашен. Но гостиница и все гости взлетели на воздух. Машину! Машину! – прокричал он дежурному и, оставив Беляка в своем кабинете, выскочил в коридор.

«Не знал я, что ты, проклятая душа, тоже приглашен туда, – подумал Беляк, быстро спускаясь по ступенькам в первый этаж. – Выходит, что действительно спас тебе жизнь».

Внутри у Беляка от радости все пело. Он сунул папку в ящик стола, надел на ходу пальто и выбежал из дома.

По улице на предельной скорости промчалась автомашина, за ней другая, третья…

Взрыв наделал много шума. Хотя немецкая администрация на эту тему не распространялась, но народ знал, что взрыв – дело рук советских патриотов. На второй день после происшествия местная газета вышла в черной рамке. В ней сообщалось о несчастном случае, повлекшем за собою безвременную смерть многих офицеров. В сквере на немецком кладбище прибавилось тридцать шесть березовых крестов. Около пятидесяти человек положили в госпиталь. Начальника гарнизона и командира танковой бригады вовсе не нашли. Трупы нескольких офицеров спешно вывезли в Германию. Туда же отправили на специальном самолете шестнадцать тяжелораненных.

Местные органы полиции, полевая жандармерия и гестапо метались в бессильной злобе, – они не могли разыскать организаторов взрыва. По городу прокатилась волна арестов. Город притих. Улицы опустели.

Иван Тимофеевич Бакланов к Микуличу не явился. Через медсестру Карецкую Беляк пытался найти Бакланова среди раненых в госпитале, но и там его не было. После взрыва никто его не видел.

– Очевидно, замешкался в здании и там погиб, – горестно говорил Беляк.

– А какой был человек!.. – сокрушался Микулич.