Из общей картины, однако, выбивается дверь из черного металла, оторванная от потолка, но все еще прикрепленная к полу. Она исцарапана и загнута внутрь, так что даже придавливает стойку метрдотеля. Как будто кто-то — или что-то — огромное пыталось вломиться в ресторанчик. Я невольно проверяю, пристегнут ли плазменный бур к скафандру, и говорю:

— Двигаемся дальше.

Наконец, мы преодолеваем последний пролет лестницы и оказываемся на верхнем открытом уровне.

— Ух ты! — вырывается у Воллера.

Не могу с ним не согласиться. Атриум Бриллиантового уровня — обширное многоярусное пространство под исчезающим во мраке куполообразным потолком. Пол вымощен белым мрамором, к нему привинчены расставленные для компанейских бесед диванчики и кресла — на вид тоже дорогие, из настоящей кожи. Из встроенных кадок вокруг покачивают зелеными ветвями — уже тронутыми, впрочем, коричневыми пятнами — заледеневшие растения, навечно замерзшие в увядании. Место напоминает сад, видимо, здесь была имитация солнечного света.

Даже в своем нынешнем состоянии атриум куда роскошнее любого места, где мне когда-либо доводилось бывать. Не говоря о дорогущих и дефицитных материалах вроде кожи и мрамора, все здесь такое чистое. Нет ничего темнее бледно-серого и темно-кремового — цветов, ни за что не выдержавших бы интенсивного использования. Если, конечно, нет целого штата работников, прибирающих за каждым посетителем.

Я вспоминаю липкие почерневшие остатки клея на затертом кафеле в одном из интернатов, где мне довелось обитать. Ковровое покрытие, державшееся на этом клее, отодрали за несколько лет до моего появления там.

По внешнему периметру атриума располагаются магазинчики и прочие заведения, видны указатели на Хрустальный зал, Звездный бассейн и Лужайку. Последние два, несомненно, мы разглядывали при облете лайнера.

Спа «Грезы наяву» предлагает массаж и косметические консультации — согласно объявлению на витрине, «записи не требуется». Но сейчас стеклянная дверь салона закрыта и заблокирована металлической решеткой. В помещении за ней плавают, кувыркаясь, цветастые склянки, тюбики и прочие емкости.

В дальнем конце галереи размещается ныне умолкнувшее казино, где на игорном столе возле самого входа впопыхах прилажена табличка «Закрыто». Не одна, а целых три ювелирные лавки горделиво посматривают из-за защитных экранов, и в их запечатанных витринах парят драгоценности, поблескивая в свете наших фонарей. Рядом с казино курительная комната зазывает обещанием настоящих — и противозаконных — табачных изделий. А в кафешке в парижском стиле над столиками по-прежнему стоят зонтики, благодаря металлическому каркасу сохранившие форму, хотя и завалившиеся под всевозможными углами.

Но вот стойка с выпечкой у фасада разбита. Вокруг нее в воздухе переливаются на свету осколки стекла, а из растрескавшейся пробитой витрины торчит стул из кафешки, застрявший в ней от мощного удара.

Насколько я могу разглядеть, стойка пуста. Всю еду вычистили.

— Похоже, что-то произошло ночью, когда всё было закрыто, — заключаю я. — Закончили работу по расписанию и уже не открылись.

Или же выпечку расхватали через несколько дней после катастрофы, когда выживших охватило отчаяние. Одной из обещанных привилегий работы и путешествия на «Авроре» была настоящая еда от профессиональных поваров. Тем не менее на случай чрезвычайной ситуации на лайнере должны были иметься стандартные пищевые принтеры. И ко времени, когда в этих устройствах иссякнет сырье, любая выпечка уже должна превратиться в труху или плесень.

Бессмыслица какая-то.

— Мятеж, как предполагал Нис? — заговаривает Кейн. — Или беспорядки?

Воллер рядом переворачивается, меняя руку, которой держится за стенку на входе в атриум.

— Все может быть, — соглашается он. — Вот только где, нахрен, люди-то? Даже если все отчалившие спасательные капсулы были забиты под завязку, все равно где-то должны оставаться… сколько же, сотни две тел?

Я морщусь, однако замечание верное, как ни досадно это признать. Можно допустить, что пассажиры на нижних уровнях укрылись (и впоследствии погибли) в каютах. Но здесь? Атриум можно было изолировать — однако этого не сделали. Какова вероятность, что в момент неизвестного катастрофического события здесь никого не было?

Осматриваюсь повнимательнее и замечаю менее очевидные признаки беспорядка. В нескольких местах мраморные плиты расколоты и пробиты, словно по ним стучали чем-то тяжелым. На одном из светлых кожаных диванов красуется какое-то темное пятно — может, еще один кровавый отпечаток, либо же просто кровь. Поодаль плавает электрический провод, завязанный петлей, а рядом с ним вдребезги разбитый деревянный стул и клюшка для гольфа, сломанная пополам и с торчащим подобно заточке металлическим концом.