Я любил не только работу, но и коллег, с которыми проводил большую часть времени. В начале девяностых моя жизнь сводилась к работе в журнале и исследованию Чикаго с Дианой, умной, доброй и очаровательной выпускницей Мичиганского университета, с которой я познакомился в аспирантуре Северо-Западного университета и на которой впоследствии женился.

Нет никаких курсов, чтобы стать хорошим редактором. Мы учились на ходу, старым способом «через кровь, пот и слезы». Должно быть, я подавал надежды, потому что в течение следующего года, в дополнение к проверке фактов, мне поступал постоянный поток новых, более сложных проектов от вышестоящего руководства. Например, мне поручили написать свою первую историю про ловлю нахлыстом в любимом месте моего отца на озере Озаркс в Миссури. Я даже пригласил его с собой. Потом я написал новостную статью о новом средстве защиты от медведей – аэрозоле с кайенским перцем. Вслед за этим я опубликовал репортаж о расследовании коррупции в Лесной службе США. Если представить мою карьеру на тот момент в виде графика, то получатся ракеты, стремящиеся в стратосферу. Как раз осенью 1992 года меня повысили до ассистента, а уже спустя полтора года – до младшего редактора. Вскоре у меня появилось свое место в главном холле – маленький уголочек в офисе Марка. Я помогал управлять разделом новостей, контролировал работу и редактировал тексты. Я был на пути к вершине и наслаждался каждой минутой происходящего.

«Outside» тоже не отставал. Он достиг отметки миллиона читателей в месяц. О наших историях и авторах говорили в новостях и на телевидении. Реклама на одну полосу стоила тысячи долларов, а раз рос спрос на рекламу – рос спрос на журнал. Осенние выпуски выходили такие же толстенные, как книги. У «Outside» даже появился свой собственный телевизионный канал. Редакторы были молодые и целеустремленные, знающие свое дело. Попивая пиво, мы сравнивали влияние нашего журнала на «Rolling Stone» и «New Yorker» под руководством Тины Браун. Не мне одному казалось, что он идет (летит!) в гору, – все мы так думали. Я переехал в студию на Линкольн-парк, в двух кварталах от Дианы.

Никогда не знаешь, каким ты представляешься другим. Но, если спросить кого-то из коллег, он, скорее всего, скажет, что я был забавным, умным, талантливым оптимистом. Приятный, трудолюбивый житель Среднего Запада со своими причудами. В то время как другие ездили на первоклассных скоростных автомобилях, купленных со скидкой компании, я хвастался своим старым малышом, выкрашенным в золотой цвет и купленным за пять долларов на гаражной распродаже, которого прозвал Золотой Мальчик. Вряд ли кто-то догадывался о моей внутренней боли и о том, что мне нужна помощь. Никто бы не назвал меня депрессивным, злым задирой. Это случится позже. Тогда же я был схож с матерью: любил улыбаться, любил, когда люди были мной довольны. Вспоминая то время, я понимаю, что не знал себя. Просто играл роль.

В то время меня волновали только строящиеся карьера, жизнь, имя и деньги на счету. Не обращал внимания или не думал о личностном росте. Не подозревал об опасности веры. Как писал Карл Юнг, в возрасте от двадцати до тридцати лет мы поглощены созданием собственной личности:

«Персона – это сложная система отношений между индивидуальным сознанием и обществом… своего рода маска, предназначенная, с одной стороны, для того, чтобы производить определенное впечатление на других, а с другой – скрывать истинную природу личности.

В этом образе нет ничего плохого, это нормальная стадия развития личности и общества».

Однако возникает проблема, когда мы вступаем в средний возраст и все еще отождествляем себя с этой персоной – то есть когда мы сами начинаем верить, что эта маска является нашей личностью. В конце концов созданная маска должна спасть, если мы хотим оставаться на связи со своим истинным «я». Этот процесс избавления от нашего ложного «я» может быть болезненным, беспорядочным, но он необходим. В стране, где материализм и отрицание старения и смерти так распространены, человек будет сопротивляться этой трансформации на свой страх и риск. Вместо реальных перемен мужчина попросту закрасит седые волосы, купит новый красный спорткар и посадит рядом молоденькую девчушку. А спустя десять лет так и останется ребенком, одержимым карьерой, материальными благами и властью.

Я пытался выбрать иной путь. Слушал Юнга, когда тот писал, что в среднем возрасте на все жизненные проблемы есть духовные ответы. Какой результат? Читайте дальше.

Как-то раз, в 1992 году, какой-то бородатый мужчина в розовой оксфордской рубашке и в джинсах пронесся мимо и скрылся в кабинете Марка. Через час я услышал их разговор в холле. Другие редакторы тоже присоединились к диалогу. Я отложил письма с отказами и прислушался. Незнакомец рассказывал о недавнем сложном подъеме в горах Патагонии. «Стоп. Это тот, о ком я думаю?» Я уже не мог терпеть. Встал, подошел к двери, невзначай облокотившись о раму, словно ничего не происходит.

Незнакомец продолжал вдаваться в детали. Не помню точно, что он говорил. Голова отключилась, и меня унесло.

Я услышал восторженные вздохи коллег и вернулся к реальности.

– Выйдет отличная история, Джон, – заявил один из редакторов.

Донован – наша восходящая литературная звезда. Он был выпускающим редактором из Чикаго и уже писал истории для «New Yorker». Умный, отзывчивый и добрый, писал исключительно на самые важные и волнующие темы. У него были свои хитрости в написании идеального текста, которыми он делился с младшими редакторами. «Сначала нужно соорудить ящик и только потом его ломать», – всегда любил говорить он о проблеме истории. Донован был архетипом тревел-писателя: длинные волосы, очки Джона Леннона, высокий, красивый. Храбрый. Я знал его всего с девяти до пяти часов рабочего дня, но, казалось, он держал удачу за хвост.

Спустя какое-то время мне надоело быть вне игры, поэтому я двинулся к ним.

– Бак! Это Джон. Джон, это Бак. Ну, мы его так зовем. А так его зовут Брэд. – Марк положил руку мне на плечо.

В детстве брат называл меня Баки, потому что у меня торчали два зуба спереди. Конечно, брекеты все поправили, но в какой-то момент друзья подхватили и сократили прозвище до «Бака». Бак. Лучше так, чем Баки. Оно больше подходило… взрослому. Баком звали пса из «Зова предков» Джека Лондона. Для меня это прозвище олицетворяло силу и храбрость. Я никого не просил называть меня Баки, но был не против. Пока меня было не назвать героическим, сильным или храбрым, но мне казалось, я заслужу такое прозвище, когда стану лучшим тревел-писателем.