<...> Шаг за шагом вели людей к запланированной цели - к автомату и бестии. Мужчины, таскавшие трупы, автоматически жевали при этом пищу, женщины, обслуживавшие уборные... ели там суп из горшка... иные, впрочем, ели “с видимым аппетитом”.

<...> На что рассчитывали эсэсовские палачи? “Разве в каждом человеке, - говорится в... книге Голуя [освенцимский узник, автор книги “Конец нашего мира”],.- не живет животное, жаждущее избавиться от человеческого? <...> Достаточно беспрерывного битья, голода, отнятой надежды, достаточно жранья и берлоги, чтоб превратить человека в животное” ...

Наглядным выражением этого превращения были, можно сказать, естественные, как ни страшно это сказать, случаи людоедства. Кто не способен был переступить этот порог, кончал помешательством или самоубийством... [59,1966, № 2, с. 178-183].

ГЕСС:

Польские узники делились на три политические группы, члены которых боролись между собой. Наиболее сильной была национал-шовинистическая группа. <...> Узник, которому удалось занять важную должность, быстро окружал себя узниками своей группы и старался отстранить от власти узников других групп, ...некоторые смертельные случаи... можно отнести на счет этой борьбы за власть. <...> [Трудовой] отдел и лагерная больница играли главную роль в жизни концентрационного лагеря; кто сумел в них устроиться, тот и правил и делал это, мягко говоря, без умеренности. <...>

<...> Политические антагонизмы существовали во всех концентрационных лагерях и среди узников всех национальностей. Даже среди красных испанцев в Маутхаузене существовали две группы, резко выступавшие одна против другой.

Руководство лагеря старательно поддерживало эти антагонизмы и даже разжигало их, чтобы не допустить... объединения всех узников.

<...>

<...> Люди убивали друг друга, чтобы добыть хоть что-нибудь съедобное... ...я видел однажды русского, тащившего пустой котел за блок комендатуры; узник с жадностью выскребывал стенки котла. Вдруг из-за угла показался другой русский, остановился на минуту, а потом вдруг бросился на выскребывавшего котел, толкнул его на колючую проволоку, по которой шел ток, и исчез вместе с котлом. <...> Это были уже не люди, а животные, ищущие пищу. <...>

<...> В Освенциме евреи не имели... никакой надежды. Все без исключения знали, что обречены на смерть и будут жить только до тех пор, пока смогут работать... Они были фаталистами: терпеливо и равнодушно переносили лагерную нищету и страдания. <...> Этот

психический надлом ускорял физический конец; у них уже не было желания жить, все не имело для них никакого значения; самая легкая болезнь оканчивалась смертью. [“Уже перед своим прибытием в лагерь евреи были очень истощены и полны страха от всего того, что с ними произошло во время их жизни в гетто” - это примечание редакторов записок Гесса. Добавим: Гесс забыл и о том, что лагерное бытие евреев было не в пример страшнее, чем у остальных узников - см. Выше свидетельство М.-К. Вайян-Кутюрье и др.].

Сказанное мною касается большинства узников-евреев, однако иначе вели себя евреи из интеллигентных кругов. Психически они были сильнее, проявляли больше воли к жизни; чаще всего это были люди, привезенные с Запада... они рассчитывали на поражение Германии...

Самым главным для таких людей было получить какой-нибудь пост, какое-нибудь “теплое место”... позволяющее им улучшить их материальное положение и иметь разные выгоды. <...> Чаще всего побеждал тот, чье поведение отличалось отсутствием какой-либо щепетильности. <...>

Нередко бывало так, что число узников, занимавших “безопасные” места, вдруг резко падало, хотя к тому не было видимых физических причин, например, болезней... Это происходило потому, что эти люди узнавали о гибели своих близких родственников. Для евреев вообще характерны тесные родственные связи, и смерть близких приводит к тому, что оставшиеся в живых теряют волю к жизни [49, с. 52-53, 56, 67-69].

Из рассказа бывшей узницы концлагеря Равенсбрюк:

Вся система в этом лагере преследовала единственную цель - подавить наши человеческие чувства и наше человеческое достоинство... Даже более стойкие заключенные, оставшиеся в живых, приобрели черты, которые никогда не изгладятся: они потеряли всякую веру в добро и справедливость [4, с. 213].

И. НЕВЕРЛИ:

Климат гетто или Освенцима никто не может выдержать без ущерба для своей личности. Каждый, и жертва, и палач, имеет там, должен иметь психический изъян [82, с. 399].

По М. НИЛЬСЕНУ (концлагерь Штутгоф):

Гитлеровцы в 1941 году создали несколько специальных лагерей. Сюда были собраны самые закоренелые преступники из каторжных тюрем гитлеровского рейха: убийцы... насильники, воры, главари банд... приговоренные по меньшей мере к десяти годам тюремного заключения (а чаще пожизненно). Здесь их “воспитывали”. Несколько месяцев они подвергались самому утонченному и научно обоснованному террору. Их избивали, они спали под открытым небом, работали до изнеможения, погибали... Их заставляли убивать своих товарищей. <...>

Из них выдрессировали настоящих садистов, как дрессируют охотничьих собак, а все необходимые задатки у них были с самого начала. С точки зрения нацистов, эксперимент блестяще удался, хотя более половины уголовников в процессе воспитания отправились на тот свет.

Таким образом в 1942 году в Штутгоф прибыло около пятисот высококвалифицированных садистов. Им было поручено под руководством СС захватить лагерь в свои руки и превратить его в человеческую бойню. При этом нацисты потребовали: пусть “зеленые” (уголовники носили зеленый треугольник на одежде) докажут, что они достойны доверия, пусть они завоюют свои привилегии в жестоком бою.