...преклоняю колени здесь, на этой Голгофе нашего времени... Преклоняю колени перед... плитами Бжезинки, на которых начертано напоминание о жертвах Освенцима на языках: польском, английском, болгарском, цыганском, чешском, датском, французском, греческом, древнееврейском, идиш, испанском, фламандском, сербско-хорватском, немецком, норвежском, русском, румынском, венгерском, итальянском. <...>

Остановимся... возле плиты с надписью на древнееврейском. Эта надпись вызывает воспоминание о народе, сыновья и дочери которого были обречены на полное уничтожение. <...> Это тот народ, который воспринял от Бога Ягве завет “Не убий” и который в особенной мере испытал убийство на себе.

Мимо этой плиты никто не имеет права пройти равнодушно.

Находясь здесь, надо со страхом подумать о том, где лежат границы ненависти [97, с. 237-238].

Е. ЕВТУШЕНКО (русский поэт; 1960-ые годы, через двадцать лет после массовых расстрелов евреев в Киеве):

Над Бабьим Яром памятников нет.

Крутой обрыв, как грубое надгробье.

Мне страшно. Мне сегодня столько лет,

Как самому еврейскому народу.

Мне кажется сейчас - я иудей.

Вот я бреду по древнему Египту.

А вот я на кресте, распятый, гибну,

И до сих пор на мне следы гвоздей.

<...>

Мне кажется, - я мальчик в Белостоке.

Кровь льется, растекаясь по полам,

Бесчинствуют вожди трактирной стойки

И пахнут водкой с луком пополам.

Я, сапогом отброшенный, бессилен,

Напрасно я погромщиков молю.

Под гогот “Бей жидов, спасай Россию!”

Насилует лабазник мать мою...

<...>

Мне кажется, я - это Анна Франк,

Прозрачная, как веточка в апреле,

И я люблю,

и мне не надо фраз.

Мне надо, чтоб друг в друга

мы смотрели...

<...>

Над Бабьим Яром шелест диких трав,

Деревья смотрят грозно по-судейски.

Все молча здесь кричит,

И шапку сняв,

Я чувствую,

Как медленно седею.

Я сам стою здесь как беззвучный крик

Над тысячами тысяч погребенных.

Я - каждый здесь расстрелянный старик.

Я - каждый здесь расстрелянный ребенок.

[98].

М. САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН:

История никогда не начертывала на своих страницах вопроса более тяжелого, более чуждого человечности, более мучительного, нежели вопрос еврейский. <...> Нет более надрывающей сердце повести, как повесть этого бесконечного истязания человека человеком...

<...>

Ни один человек в целом мире не найдет в себе столько творческой силы, чтобы вообразить себя в положении этой неумирающей агонии, а еврей родится в ней и для нее. <...> Нет выхода из кипящей смолы... Можно ли представить себе мучительство более безумное, более бессовестное? [79, с. 253].

Французская революция провозгласила равноправие евреев. А в 1894 году во Франции неправедно осудили А. Дрейфуса якобы за измену, а по сути за то, что - еврей. В бой с антисемитами бросился Э. Золя, за ним Жорес, Марк Твен, Верхарн, А. Франс, Метерлинк, Клод Моне, Жюль Ренар, Синьяк, Малларме и - Лев Толстой [14, т. 9, с. 569].

Л.ТОЛСТОЙ:

Отношение мое к евреям не может быть иным, как отношение к братьям, которых я люблю... за то, что мы и они, как и все люди, сыны одного отца - бога [11, т. 74, с. 107].

Л.Н. Толстой организовал издательство “Посредник” для пропаганды добра, братства, ненасилия. Кому как не “Посреднику” было выпустить в 1909 году учебник международного языка - эсперанто?

Л. ЗАМЕНГОФ:

Эсперанто - это язык, служащий для взаимных сношений между людьми разных национальностей. <...> Эсперанто имеет целью сблизить между собой народы в одну братскую семью... [99, с. З].

Л.Л. Заменгоф - изобретатель эсперанто, еврей из города Белостока [28, т. 7, с. 666].

Ж.-П. САРТР:

Евреи - самые кроткие из людей. Страстно, самозабвенно выступают они против всякого насилия... Эта их тихая, упрямая и наивная кротость, которая сумела сохраниться среди наижесточайших преследований, их глубокое чувство справедливости и благоразумия, которые являются их единственной защитой во враждебном грубом и несправедливом мире, - это, может быть, и есть их самый ценный вклад в нашу общую культуру, это несомненно истинный признак их величия [16, с. 11З].