– Вы вообще кто такие? – возмутился он, и возмущение это тоже вышло сдавленным, сбивающимся на фальцет и тоже ненастоящим. – Почему без старших?

– Я – старший! – крикнул из кухни мальчик.

Ну, можно сказать и так, пожала плечами девочка.

– Мы – асессоры, – сказала она. – Можете считать, что всё это – конечный результат первичного поиска соответствия.

Асессоры, архаты, какие-то невнятные поиски… Мысль о собственном безумии показалась Еремееву куда менее привлекательной, чем недавняя идея о безумии незваных гостей.

– Мне бы позавтракать… – жалобно сказал он.

***

Плотная снежная туча накрывала полгорода – она висла над городской администрацией, речкой, мостом к цирку и ведущей вверх, в Калинино, старой ржавой моноколейкой. Ветер гнал по сухому мёрзлому асфальту тонкие ледяные струйки позёмки, трепал растяжки с рекламой и закрадывался за воротник.

– Я так ничего и не понял, – Еремеев шагал, зябко кутаясь в синюю стёганку, карманы которой были оттопырены целой кипой прошло– и позапрошлогодних счетов, штрафов и квитанций налоговых сборов. – Куда мы, зачем мы, и как вам вообще удалось вытащить меня из дома.

– Вы, главное, не переживайте, – с готовностью откликнулась девочка. – Постижение редко приходит сразу. Обычно это непростой затяжной процесс. И, если помните, мы едем к Зое, потому что она не берёт телефон.

Он так и не понял, зачем утром позвонил ей – то ли рассчитывая на помощь, то ли просто для того, чтобы пожаловаться. А Зайка не взяла телефон. Бывало, конечно, что и раньше не брала. И не раз. Но если учесть, что накануне она весь послеработний вечер просидела у подруги, страдающей от неудачной любви, и вернулась домой вся в слезах, соплях и претензиях к тем пятидесяти процентам их пары, которые представлял собой Еремеев, о чём и не замедлила тогда же, вечером, сообщить ему, обалдевшему от такой неожиданной причастности, то сегодняшняя тишина в трубке была странной и неестественной.

Дом Зайки, пристроившийся на отшибе – на пересечении Подлесной и Космонавтов, был по-субботнему тих и неприветлив. В окнах её, выходящих в безлюдный двор, тоже было темно и пусто. Всё то время, пока Еремеев топтался у двери парадной, вспоминая код и этаж, дети терпеливо стояли в сторонке и подошли только тогда, когда замок щёлкнул.

– Второй этаж, – сам не зная зачем, сказал Еремеев.

Зайка ждала их в дверях, сонная и растрёпанная.

– Ого! – зевнула она. – Это что у тебя за эскорт? Только не говори, что твои.

– Издеваешься, – констатировал Еремеев. – А зря, между прочим, потому что они теперь отчасти и твои. Эти славные ребята собрались открывать сезон. У меня.

И развёл руками.

– Какой сезон? – снова зевнула Зайка. – На карусели, что ли, в местном ЦПКиО? – и посторонилась, пропуская их вовнутрь. – Так его только недавно закрыли.

– Сезон на постижение, – поджав губки, серьёзно сказала девочка и оглянулась на мальчика. – И оно карусели, конечно, не исключает, но в них и не нуждается.

– Странные какие-то у тебя дети, Горыч, – прошептала Зайка Еремееву на ухо прямо у них над головами. – Ты их не в Сколково случайно украл?

– Я их не крал, – обиделся Еремеев. – Но подозреваю, что почти купил.

И показал торчащие из кармана корешки разноцветных квитанций.

***

Ванная у Зайки была крошечная, вся увешанная полотенцами и запотевшая. Еремеева затащили вовнутрь чуть ли не насильно и заперли изнутри дверь.

– Ты чего?! – зашипела на него Зайка. – Дети не могут быть сами по себе! Родители, опекуны – кто-нибудь обязательно где-нибудь должен быть! Да за киднеппинг вообще положена статья!

Она глубоко вдохнула, шумно выдохнула прямо в опешившего Еремеева и уже спокойнее прошептала:

– Их надо отдать.

– Надо, – с готовностью согласился Еремеев. – Я что, против? А кому?

– Как "кому"?! – снова зашипела Зайка. – У нас что, сегодня утром полицию отменили?!

– Бог с тобой! – почти натурально изумился Еремеев. – Кто же её отменит?

Зайка возмущённо фыркнула, отодвинула его с дороги и вышла из ванной, на прощание покрутив у виска пальцем.

Дети по-прежнему стояли в прихожей.

– Ну, чего стоим? – вздохнула она. – Чай?

***

Отделение полиции было сразу за лесопарком.

Дорожка шла от автобусной остановки вглубь, мимо закрытого небольшого кафе, вдоль голой до синевы берёзовой рощи, между тощими кустами облетевшего на зиму барбариса.

– А знаешь…

Еремеев обернулся к шагающей рядом Зайке и внезапно замер на полуслове: за худосочными голыми берёзками громоздилось что-то огромное и почти нереальное. Оно было серым, мохнатым, спина его горбилась выше самых высоких берёз, между стволов которых прямо на Еремеева смотрел порядочных размеров внимательный шафрановый глаз.