Тут я услышала, как толстый пропел, обращаясь к маме:

– Дражайшая Антонина Михайловна, вы можете смело отправляться в поездку. Ваша дочь в надежных руках. Мой коллега вас отвезет к поезду. Он отправляется через четыре часа, так что, поторопитесь с вещами. Лишнего ничего не берите, все, что вам будет необходимо можно купить на месте. Денежные средства вам выделены из фонда фестиваля, как матери победительницы конкурса… – Он нес какую-то ахинею, совершенно бессмысленную, и будь мама в здравом уме, она сразу бы поняла это. Но мама, покорно улыбаясь с видом сомнамбулы встала со своего места и провожаемая «заботливой» рукой небритого, пошла собирать вещи.

Я сердито нахмурилась, и, наконец, задала свои вопросы.

– Кто вы такие? Что вам надо? И куда вы отправляете мою маму?! – Строжиться и кричать, что я буду жаловаться в милицию, я посчитала глупым и бесполезным. Все равно не поможет, так чего тогда попусту воздух сотрясать?

Толстый усмехнулся, и уставился на меня проницательно. Точнее, попытался уставиться проницательно. Моя «бетонная стена» стояла, как наши под Сталинградом, то есть, намертво. Мне кажется, я даже ощущала некое давление на нее снаружи. Какое-то мгновение он выглядел обескураженным, и даже решил было нахмуриться, но быстро взял себя в руки. Опять делано усмехнулся и проговорил слегка нараспев самому себе, растягивая гласные, словно песню пропел:

– Значит, мы не ошиблись… – Затем посмотрел на меня взглядом а ля «добрый дядюшка», и обратился уже ко мне: – Для начала, давай знакомиться. Ты можешь называть меня Иваном Ивановичем… – Я хмыкнула, услыхав это имя, и не удержалась от едкости:

– А с фантазией у вас напряженно, да?

Толстый не обиделся, ласково улыбнулся мне в ответ, и с коротким смешком проговорил:

– Ну, можешь называть меня по своему усмотрению. У тебя фантазия, надо полагать, богаче моей. Но, девочка, имей в виду, что это мало изменит суть. Так что, я продолжу отвечать, с твоего позволения, на твои вопросы. Кто мы, и что нам надо, я думаю, ты уже поняла. А что касается твоей мамы, то тут ты можешь не волноваться. Мы ее отправляем в Кисловодск на недельку, подлечиться, отдохнуть. Она не будет переживать, а вернувшись, даже не вспомнит, что видела нас. Мы же не изверги какие… Нам только нужно, чтобы ты показала нам, как ты открыла барьер. И все… Ступай, как говорится, на все четыре стороны. И если захочешь, то ты тоже можешь не вспомнить про это небольшое приключение… – Он развел в сторону своими пухлыми ладошками. И в этот момент был похож на зубного врача из моего далекого детства, который, несмотря на мое упорное сопротивление, все-таки, нажал пальцем на шатающийся молочный зуб, и, демонстрируя его перед моим носом, говорил ласково: «Вот и все, а ты боялась…»

По лестнице простучали мамины каблучки, я услышала, как небритый что-то ей успокаивающе говорит. Хлопнула дверь, и наступила тишина. Я сидела молча, уставившись на свои сложенные в «замок» на столе ладони, и пыталась хоть что-нибудь придумать такое-эдакое, чтобы не делать того, что «они» просили. Впрочем, насчет «просили» – это я, конечно, погорячилась. Никто ни о чем меня не просил. Скорее, это напоминало ультиматум, жесткие требованья. И сейчас я мысленно молила только об одном, чтобы внезапно не пришли Татьяна с Юркой. Еще не хватало и их в эту кутерьму прописать! Хватит и меня одной с этих «Иван Иванычей»!

Опять хлопнула входная дверь и на пороге появился давешний небритый. Оценивающе окинул взглядом меня вместе с кухней, и дернул уголком губ. Надо полагать, это он так усмехнулся. Интересно, а что он ожидал увидеть? Что я бьюсь в истерике, размазывая слезы и сопли по щекам, или, что я по своей наивности и глупости устроила тут небольшое Мамаево побоище, кидаясь тарелками? Ладно, спрошу потом. Сейчас лезть на рожон со своим ехидством я посчитала излишним. И вообще, как и во всякой незнакомой ситуации, следовало для начала посидеть затурканным кроликом, чтобы как следует осмотреться, и понять ситуацию в целом, да и к людишкам чужим присмотреться повнимательнее, чтобы правильные выводы сделать. Это всегда полезно. И, с другой стороны, враги будут тебя оценивать по самым первым выражениям эмоций, и… обязательно ошибутся!

Так что я, спокойно протянула руку и взяв из вазочки печенье, принялась его увлеченно грызть. Причем, рука у меня не дрожала. Честно следовало признаться, что силы я на этот «спокойный» жест потратила немало. Трудно удержать себя в рамках, когда внутри все так и клокочет от ярости. Но я прекрасно понимала, что «легким испугом» я от них не отделаюсь, значит, придется провести с ними некоторое время. Так что, подходящий момент для взрыва внутреннего «вулкана» у меня еще будет. И чем больше я там энергии накоплю, тем неожиданнее и сильнее будет последующий взрыв. Ладненько…

Теперь следовало немного поболтать. Девчонкам же положено молоть языком, особенно со страху. Начала я весьма незатейливо. Окинув вошедшего небритого чуть насмешливым взглядом, спросила, не без ядовитости:

– А вас, я полагаю, зовут Петр Петрович?

Небритый хмыкнул, быстро кинул взгляд на товарища (если он являлся для него таковым. Кто их разберет, этих темных), и проговорил, растягивая губы в улыбке:

– Сергеевич…

Я решила поиграть в бестолковку. Вытаращила глаза, будто он сказал что-то невероятное, поразившее меня до глубины души:

– «Сергеевич» чего?

Небритый сначала озадаченно нахмурился, а потом сквозь зубы проговорил:

– Петр Сергеевич…

Да… с выдержкой у небритого не очень. Так, поехали дальше. Я нахмурилась, и, обращаясь к «Ивану Ивановичу» требовательно проговорила:

– Вы сказали, что вот он, – я кивнула на небритого, – отвезет мою маму к поезду. А он не отвез! Как это понимать?! Вы что, не держите своего обещания?! – И выдала, словно заученный стишок на уроке «Родной речи»: – Мужчина должен держать свое слово, иначе он никакой и не мужчина!

Конец ознакомительного фрагмента.