— Правильно понимаете, молодой человек, — благостно закивал старший советник юстиции.

— В таком случае, ответьте мне, Ваше Высокоблагородие, чем будет являться слово потомственного представителя уважаемого княжеского рода против заявления какой-то взбалмошной девки из непонятно какого дворянского семейства?

— Сделает его ничтожным… — на автомате ответил прокурор, но тут же, опомнившись, завизжал, аж в ушах засвербело: — Да что такое ты себе позволяешь, щенок?! Какой князь?! Где ты его увидел?!

На что я гордо кивнул головой и с нескрываемой издевкой в голосе сказал:

— Позвольте представиться, уважаемые господа и… — посмотрев на графиню, я состроил недовольную мину и через губу пренебрежительно выдавил: — дамы, перед вами князь Засекин-Силаев Иван Игнатович собственной персоной. Прошу любить и жаловать. — Чтобы не быть голословным, извлек из внепространственного хранилища (а кого мне отныне опасаться?) грамоту, удостоверяющую подлинность моих слов, и протянул её главному уездному судье, как лицу, облеченному наиболее высокой властью из всех присутствующих чиновников.

Поначалу тот ничего не понял, но ознакомившись бегло с содержанием документа, воззрился на меня совершенно другими глазами. При этом было интересно наблюдать трансформации, проходившие с его лицом. Поначалу оно было красным от гнева на какого-то наглого селянина, посмевшего заявить о своем княжеском происхождении. Однако по мере прочтения грамоты судейская физия становилась все бледнее и бледнее и в конечном итоге стала белой, как мел. Я его прекрасно понимаю, ибо он, как мелкопоместный дворянин, хотя бы и на высокой государственной должности посмел оскорбить представителя одного из самых известных и влиятельных российских благородных родов. Тут уж либо бесплатный билет на Сахалин светит, либо, того хуже, намыленная рукой опытного палача веревка. Впрочем, сразу и не понять, что лучше: петля на шее, или беспросветное существование в качестве каторжанина без малейшей надежды на освобождение.

Наконец, господин судья дрогнувшим голосом еле слышно пролепетал:

— Прощу прощения, Ваше Сиятельство, ошибочка вышла. Не извольте гневаться. — Блин, как же быстро переобулся, даже не в полете, а стоя на одном месте. Чудеса, да и только. Что значит богатый судейский опыт и приобретенная за годы службы чуйка насчет разного рода неприятностей, грозящих обрушиться «Ниагарским водопадом» на голову любого, кто станет упорствовать в своих, вне всяких сомнений, абсурдных заблуждениях по поводу моей виновности.

Что касаемо прочих присутствующих лиц, знаменитая «немая сцена» из бессмертной комедии Гоголя «Ревизор» надеюсь, знакома каждому человеку, считающему себя культурным и образованным? Если так, несложно мысленно представить, застывших с открытыми ртами и в причудливых позах присутствующих. Блин, я худею!

Впрочем, если до всех присутствующих судейских информация дошла быстро, физиономия юной графини Астрахановой выражала абсолютное непонимание сложившейся ситуации.

— Ваша честь, — обратилась она к судье. — Какой еще князь? Где вы его видите?

М-да обстоятельства для судейского не самые приятные. Получив прямые указания от патриарха рода Астрахановых упечь в тюрягу наглого селянина Ваньку Силаева, посмевшего перебежать дорогу его горячо любимой дочурке и, вне всяких сомнений, имеющего прямое отношение к пропаже четырех гвардейцев рода, он и ожидать не мог, что все обернется столь неожиданным образом. Теперь, оказавшись между двумя влиятельными родами, будто между молотом и наковальней, он чувствует себя очень и очень неуютно. То, что конфликт между Астрахановыми и Засекиными неизбежен, факт непреложный, ибо информация о случившемся казусе очень скоро дойдет до Льва Григорьевича, и тот, вне всяких сомнений, потребует с отца непутевой дочери выплаты немалой виры за попытку унижения достоинства члена его рода. И никого не волнует, что в момент этой самой попытки, о моем княжеском титуле мало кому было известно. Граф, разумеется, будет вынужден согласиться, поскольку потенциалы родов политические, экономические и военные несопоставимы. Засекины просто переедут Астрахановых как тяжелый грузовик зазевавшегося на дороге кота. Вообще-то, со своей стороны, я и сам приговорил и Марфу, и всех её родственничков-людоедов к лютой смерти, ибо если не я их, так они меня. Разумеется, меня уничтожить весьма и весьма сложно, но подстроить «несчастный случай» непременно попытаются. Короче говоря, решение столь важного вопроса откладывать в долгий ящик не стоит.

Перевел взгляд на Идрисова Геннадия Олеговича, что-то подуспокоился господин уездный прокурор, не визжит, требуя заковать меня в железа, и вообще, как-то весь скукожился, хоть и до этого был невеликих статей, и постарался спрятаться за широкой судейской спиной. Как говорится, просей фишку. Теперь он в невеселых размышлениях, какими последствиями обернется для него наезд на члена княжеского рода Засекиных.

Что же касаемо всех прочих присутствующих судейских, те и вовсе с опаской отводят глаза, дабы не встретиться взглядом со странным пейзаном, неожиданно оказавшимся самым настоящим князем.

Неожиданно в воцарившейся тишине раздалось громкое:

— Так что, ваша честь, будем, наконец, ломать мозги подозреваемому? — Это крепко торкнуло чародея, коль все интересное пропустил. — Тащите-ка этого типуса в отдельный кабинет! Я его быстро на чистую воду выведу.

Впрочем, никто не засмеялся на откровенную глупость члена следственной комиссии. Только судья, гневно воззрившись на попутавшего берега прокурорского, гаркнул во всю нехилую мощь своих легких:

— Успокойтесь, Варламов, на сегодня процедура ментоскопирования отменяется. Можете отдыхать.