Ивэн выдавить из себя и снова покосился на дверь. В едином порыве: бежать, бежать… как зверек лесной. Чтобы избежать наказания. Но что-то кололо внутри. И было трудно дышать. Что-то помимо всепоглощающего страха перед Флораном.

Ивэн сглотнул. Зря он вспомнил отца? Настоящего отца своего. И маму. Он знал, что Лотти не его мама. Он ее позвал к себе камушком, из другого мира. Но она полюбила его. А Флорана он всегда раздражал. Особенно, когда про отца вспоминал или маму.

Флоран даже вздрогнул, увидев, какой страх в глазах Ивэна. Мальчик боялся из-за разлитой воды? Или из-за своих ночных похождений? Наверняка, опять в библиотеке просиживал, а Флоран ведь запрещал пртить глаза при свече! Но сейчас точно был не в силах ругать его.

– Не уходи? – тихо позвал Флоран. – Иди ко мне? Тебе холодно босиком.

Он перехватил Ивэна прямо израненной рукой, потянув к себе на колени, странно улыбаясь от боли, прострелившей ладонь. Может, оттого что это было под повязкой, а значит, кто-то позаботился о нем.

Флоран понимал, Ивэн уже не тот мальчонка большеглазый, который ходил за ним хвостом лет пять или больше назад, расспрашивая про дальние страны. И не нужно малышу уже его общество. Но Флорану было нужно. Просто посидеть не одному у камина, поговорить о чем-то, когда на душе саднит гораздо больше, чем в порезанной руке.

Смешно переступая босыми ногами по полу, Ивэн потопал ближе к Флорану. Хотя мальчик пока не до конца справился с удушающим приступом паники, накатившим на него, ему не хотелось уходить и оставлять отчима одного. Повязку Ивэн повязал криво, завязал ее смешным бантиком, и это бросалось в глаза. Но поправлять ее Ивэн не стал.

– Тебе грустно? – спросил Ивэн.

Обычно Флоран не позволял ему никаких вольностей. Ни прикасаться к себе первым. Ни уж тем более не звал на колени. Не обнимал. Но сейчас его рука легко лежала на его боку, почти не удерживая. Будто Флоран безмолвно говорил: «Ты можешь уйти в любой момент, я разрешаю».

Ивэн сглотнул и поерзал на его коленях. И тихонько обнял одной рукой за шею. Неловко. Будто бы чтобы не упасть и удержать равновесие. Но… оба знали правду? Несмотря на то, что он взрослый мальчик, а Флоран так сильно его обижал все это время, Ивэн не мог не тянуться к нему. Хотя бы чуточку.

Флоран обнял Ивэна чуть крепче. Хотелось глупо, наивно спросить, нравится ли ему? Или хочется сбежать, заняться обычными детскими делами и играми, а не сидеть с мрачным идиотом у огня? Который опоздал со своими отцовскими замашками, проявив их гораздо позже, чем в них нуждались. Может… не умел?

– В детстве мне всегда хотелось посидеть на коленях у отца, поговорить о чем-то вот так… Хоть раз! – признался Флоран, поправив прядку волос Ивэна, и последняя фраза прозвучала импульсивно, чересчур пылко, обиженно, как у надутого ребенка. – Я подумал… может, и тебе захочется?

Флоран прикрыл глаза. Он помнил извечную холодность отца. Тот не давал спуска ни в чем, требовал идеала в знаниях и тренировках, хотел видеть сына успешным при дворе. Все твердил, что только хорошее положение в обществе сделает его человеком. А Флоран хотел, чтобы отец хоть раз отругал его за то, что он поранился на тренировке, хоть раз прикрикнул, чтобы был осторожнее, погнав в галоп слишком норовистого коня. Только бы не смотрел так по-рыбьи пусто, словно ребенок – это еще одна статуэтка в доме, которую нужно натереть до блеска, чтобы не было стыдно показывать гостям!

Ивэн поерзал на коленях у Флорана, чувствуя себя неловко и неудобно. Но слазить почему-то не хотелось. Вот на колени к Луи или к Лотти мальчик забирался привычно, без лишних мыслей. Карабкался на них, как на дерево. Хватаясь за шею, запутываясь пальцами в волосах. Так, что Луи со смехом выдирал, бывало, тонкие пальцы Ивэна из своих темно-русых кудрей, лежащих на плечах. А с Флораном было иначе. И колко, будто Ивэн трогал пальцем острый уголок разбитого зеркала. И тянуло к нему что-то внутри. Может, всему виной воспоминания? Еще в детстве, когда Флоран был дружен с его отцом… Папа со смехом заявлял, что зря Ивэн вертится, как собачий хвост, вокруг Флорана. Что это капризное ледяное сердце ему не покорить. Но Флоран всегда рассказывал интересные истории и умел устраивать в полутьме настоящие кукольные представления своими длинными тонкими пальцами на фоне горящей свечи. И искусно подражал голосам птиц и животных.

– А ты не сидел у него на коленях разве? У своего папы?

Объятия Флорана стали крепче. И Ивэн заерзал, все еще боясь сказать не то. Или разозлить его. Но убегать уже не хотелось.

– А о чем бы ты говорил с ним? Тебе было одиноко? Как мне? – последние слова вырвались с губ наивно просто, он понял, что сказал лишнее, замер и снова задрожал.

Флоран посмотрел на Ивэна, но будто не до конца просыпаясь от воспоминаний. Где был равнодушный отец и мрачный замок. Тот, в котором Флоран провел детство и юность, в котором впервые влюбился, в пустышку Катарину, а она потом сказала, что он, тогда еще не один из друзей короля, недостаточно хорош для нее, что ей нужна партия выгоднее.

– Я… никогда не сидел. Отец все время был в делах. Говорил, что и мне нужно заняться делом, сколько бы мне ни было. Чтобы я получил хорошее место при дворе, а остальное все ерунда. Я потом убедился, что он прав, с одной девушкой… И сжег свои детские ноты, которые хранил, идиот, любил в юности маяться ерундой на скрипке, – Флоран тихо рассмеялся над собой, но потом серьезно взглянул к глаза Ивэну. – А тебе одиноко?

Флоран никогда не задумывался об этом прежде. Было как-то не до того. Но сейчас осторожно взял прохладную ладошку Ивэна в свою руку. Флоран так гнался за властью, что не заметил, что рядом такой же одинокий мальчишка, каким сам был когда-то. Которому так же больно, который тоже… живой человек, не пешка на доске.