Темнеть начинает рано. Я поторапливаю служанок, заставляю немого конюха повесить еще влажные после стирки занавески на высокие окна. Балдахин сохнет на веревке на заднем дворе дома. Но работы еще много. Сина пыхтит в ванной комнате, девчонка оттирает пол. Еле-еле елозит тряпкой по одному и тому же месту, так, что во мне вскипает раздражение.

Сина выбилась из сил. Села на кромку ванной и негодующе вопит:

– Устала я, леди. Давайте до утра. Уж не молода я, целый день полы драить.

Хромая девчонка совсем на ногах не держится и только испуганно вжимает голову в плечи от каждого моего окрика. Мне и хочется быть помягче, но злость на сложившуюся ситуацию кипит в моем сердце. Я про себя костерю супруга за запущенное поместье. Яростно кляну судьбу, что забросила меня в другой мир. С ненавистью взираю на свое отражение в высоком зеркале в витой деревянной раме. Не могу видеть свою громоздкую нелепую фигуру и непроизвольно морщусь, когда бросаю взгляд на лицо.

Это все не я! Не со мной! Это не моя жизнь!

Поэтому только и получается, что кричать от бессильной ярости на служанок и пыхтеть от злости на туповатого конюха, что топчет грязными сапогами чистый пол, притащив на плече выбитый ковер.

За окном стемнело. Огонь в камине еле теплится, не желая разгораться на отсыревших дровах. Томас-смотритель выдал мне одну свечу со словами:

– Экономить надо, леди. Запасы кончаются.

Девчонка, кое-как домыв пол, опрометью бросилась прочь из комнаты, волоча за собой ведро с черной, от грязи, водой. Сина, отпросившись на кухню за ужином, куда-то пропала. Конюха еще бы поискать, чтобы натаскал воды в ванную. Хочется смыть с себя пот и грязь сегодняшнего дня.

Только тишина кругом, никого нет. Все будто про меня забыли. Или больше не хотят видеть.

Тяжело вздыхаю. Беру в руки свечу и решаюсь выйти из комнаты в полумрак незнакомого дома.

Зажгла свечу и решила пойти на кухню. Перекусить мне не помешает. Я сегодня достаточно потрудилась, чтобы вознаградить себя маленьким кусочком пирога. Кухарка месила тесто, значит точно к ужину будет выпечка.

При мысли о сдобных булочках мой рот наполнился слюной. Я представила посыпанный сахарной пудрой кусочек пирога и невольно сглотнула. Живот жалобно заурчал, призывая немедленно наведаться на кухню.

«Сегодня можно! Калорий потрачено много!» - разрешила я себе и чуть ли не бегом спустилась по лестнице. Чем ближе я подходила к кухне, тем явственнее разливался в воздухе сладковатый аромат сдобы, что кружил голову и заставлял в предвкушении раздувать ноздри.

Из приоткрытой двери лился теплый свет и слышались веселые голоса. Звонкий смех и доминирующий над всем этим гамом голос Сины:

– Хозяйка у меня не сахар! Загоняла, жуть. День только начнется, как она уже орет на весь дом – «Сина, умываться! Сина, чистую сорочку!» И к столу ей подавай только куриную грудку и фрукты. Пироги не ест и от каши с салом нос воротит. Так что, кончится скоро ваша вольная жизнь.

– Это мы еще посмотрим!
– узнаю я сиплый голос кухарки.

Крадусь совсем близко к двери и замираю в тени, не решаясь нарушить царящую на кухне веселую атмосферу. Им так хорошо без меня. Легко и беззаботно. А я … я только всех пугаю.

– Страшна уж больно твоя леди. И как только хозяин на такой женился? – режет слух писклявый голосок хромоногой девчонки.

– Приданое хорошее наверняка за ней, хозяину нужно по долгам платить, - с трудом разбираю я шепелявый говор смотрителя.

– С такой ни за какие деньги в постель не ляжешь, - с усмешкой пыхтит кухарка, - ладно бы еще покладиста была, так злая, как ведьма. Еще и страшная, как болотное чудище. Не зря ее хозяин от себя подальше отослал. Сам-то неизвестно когда явится.

– Заколдованная она. По предсказанию от поцелуя должны были чары развеяться, а оно вон как… Только характер испортился, - поясняет Сина.

– Неужто ее хозяин целовал? – испуганный возглас девчонки.

– В храме, когда их союз благословляли. Может было мало поцелуя, да ваш хозяин не решился…

Я задыхаюсь, слыша их сдержанные смешки. Как смеют! Судят меня за спиной. И Сина хороша! Все про меня разболтала. Хочется ворваться и устроить скандал. Чтоб не сомневались в моем вздорном характере.

– Жалко ее, - Сина громко вздыхает, - поди не сладко с таким лицом жить.

– Бедняжка, - прорывается жалостливый тонкий голосок девчонки.

– Не повезло нашей леди. Иди, Сина, отнеси ей кусок пирога. Голодная поди… - охает кухарка.

Их жалость разбивает мне сердце. Это больнее, чем смешки. Постоять я за себя могу, но вот ответить на жалость нечем. Да и правы они во всем. Неуклюжая, никому не нужная уродина со скверным характером. И ничего не изменить. Сколько ни старайся.