Шрифт:
Он же уморил меня своими пересдачами!
— Она говорила мне, — зловеще продолжила я, — что некоторые грешники за свои гнусные дела иногда попадают в другие миры. В непривычные им миры. И становятся слабыми животными. Мышкой, жуком. Или вот курицей.
— Да что ты говоришь! — ахнула Анника.
— Да, да. И там их мучают, — я многозначительно вздернула брови. — Например, курицам выдергивают перья…
— Я не курица, я петух! — зашипела курица и покраснела.
— Петух? — с сомнением произнесла Анника, разглядывая несчастного Олега Петровича. — Что-то не похоже. Петухи обычно крупнее.
— Я молодая особь! — провыла несчастная птица.
— Цыпленок! — едко подсказала я.
— А у молодых особей…
— У цыплят!
—…слабо выражен половой диморфизм!
— Чего?! — Анника остолбенела, вытаращив глаза и раскрыв рот.
— Он говорит, что еще очень маленький, — пояснила я. — Не видно еще, кто он, курица или петух.
— Размером он со взрослую курицу, — заметила Анника. — И если он петух, и еще цыпленок… О-о-о, он вырастет огромным! Суп из него получится что надо! А перьями подушку набьем. Если они отрастут, конечно.
— Прекратите каннибализм! — заверещал снова Олег Петрович, в истерике забиваясь в угол. — Я человек! Не смейте меня есть!
— Ты курица, — отрезала Анника безжалостно. — И ты попал сюда за свои грехи. Так отчего я должна быть к тебе добра?
Курица выглядела жалкой и подавленной. Гребень у нее свесился набок, клюв раскрылся, словно несчастная птица задыхалась. Сердце у меня дрогнуло от жалости.
— Ладно, не надо его пугать, — великодушно сказала я. — Может, он нам еще пригодится?
— В жарком, — кровожадно сказала Анника. — Или под соусом в картошке!
Это не девочка, это истребитель демонов какой-то!
— Греть гусят, например! — нашлась я. — Матери-то у них нет. Вот и будет наша курочка их опекать. Обрастет перьями, будет прятать под ними птенцов…
— Я петух!
— Ну, хорошо, в суп так в суп, — покладисто согласилась я.
Курица тотчас сникла.
— Согласен, — проквохтал несчастный Олег Петрович.
И я, ухватив его под крылья, откинула концы шали и усадила к гусятам.
— Вот, — сказала я, прикрывая несчастного голого Олега Петровича шалью. — Они будут на твоей совести. Будешь за ними приглядывать.
— Сбежит, — скептически заметила Анника. — Надо за ногу его привязать.
— Сбежит, значит, окажется в супе вдвое быстрее, — отрезала я. — Или собаки порвут. Много ты видела бесхозных куриц, разгуливающих на свободе?
Глава 6
Приключения эти так меня утомили, что я свалилась на свободную лежанку и уснула, как убитая.
А утром, едва расцвело, Анника меня разбудила, деликатно потрогав за плечо.
— У меня остался примерно час до работы, — переминаясь с ноги на ногу, произнесла она. — Может… ну, ты хотела помочь мне… и купить хлеба…
Она окончательно смутилась и промямлила что-то невнятное.
Я так и подскочила.
— О, конечно! — я торопливо нашарила в кармане два своих медяка. — Вот, бери!
Анника повеселела.
— Тут до дома распределительницы пять минут! — радостно сообщила она мне. — Я куплю у нее краюшку хлеба и приду!
— Хватит только на краюшку? — спросила я.
Откровенно говоря, у Эстеллы-меня были отдаленные представления, что сколько стоит.
Я пришлая, мира этого не знаю. А Эстелла до сих пор жила в обеспеченной семье.
Да и вряд ли она ела отрубной темный хлеб.
Две медных монетки — я сомневалась, можно ли на них купить вообще что-то.
Но Анника с жаром закивала головой.
— Если разрешишь, — проговорила она с мольбой в голосе, — я куплю еще что-нибудь… Например, молока!
— Тогда я смогу сварить тебе немного каши, — улыбнулась я. — Давай! Трать все! В конце концов, не самые большие деньги в нашей жизни. Будет у нас и больше!
Анника убежала, а я поднялась. Стряхнув сон, оправив платье, решительно направилась делать скопившиеся дела.
А таковых набралось немало.
Гусята наши спали, пригревшись под шалью. У них там было жарко-жарко. Значит, уже не замерзнут, не простынут и не помрут.
И Олег Петрович — тоже спал, в несвойственной курам позе.