Он изумленно взглянул на Нее:

— Среди бела дня?

— А с каких это пор дневной свет тебя пугает? — Ее мечтательная улыбка светилась женской мудростью. — Помнишь, как в тот раз в Джорджтауне, еще до того как мы переехали? Никакой мебели, пол жестче камня, да еще ранним утром…

— Конечно, помню. И никогда не забуду. Но… — Он продолжал смотреть на нее в полном недоумении.

Мартин никогда не претендовал на то, что способен понять женщин до конца, но всегда считал, что разбирается, как у них устроены мозги. В чем отчасти и состоял секрет его успеха у женщин. Сейчас он в этом не был так уверен: вот эту женщину ему никогда не понять.

Но так ли это действительно необходимо?

— Что «но», милый? — Ракель уже сняла блузку.

Под ней не было ничего, и полные груди, которые его руки знали так же досконально, как слепец знает шрифт Брайля, зазывно колыхнулись. Большие полные груди, как у рубенсовской натурщицы, но все еще упругие и почти не обвисшие — несмотря на то что она вскормила ими двоих детей.

Она перешагнула через скользнувшую на пол юбку и сняла колготки. Нагая, Ракель стояла, уперев руки в бедра, треугольник волос там, где соединяются ноги, поблескивал, словно тончайшее золотое плетение.

— Что «но», Мартин? — повторила она.

— А? — вздрогнул он. — Да нет, ничего, ерунда.

— Конечно, если ты не хочешь приласкать меня… — Тон, которым Ракель произнесла эти слова, был отнюдь не вопросительным, но и кокетливого заигрывания в нем не звучало.

Сейчас в Ракель ощущалась сексуальная раскованность и смелость — черта, которую он подмечал в ней в прошлом, когда у нее ни на секунду не возникало ни малейших сомнений в том, что он хочет ее в любое время и в любом месте.

Он отвернулся от нее и начал раздеваться. Вновь повернувшись к ней лицом, он обнаружил, что Ракель, покуривая сигарету, лежит на кровати. Когда она увидела его уже восставшую плоть, ее глаза подернула дымка вожделения. Она повернулась на бок, чтобы загасить в пепельнице окурок, и Мартин лег рядом с ней.

Ее губы еще пахли табаком, но он тем не менее явственно ощутил сладковато-терпкий аромат, который всегда считал уникальным, присущим одной лишь Ракель. Его руки поползли по ее роскошному телу, чуткие пальцы искали и находили некогда знакомые точки, прикосновения к которым, как он знал, возбуждали в ней желание.

Ракель оторвала свои губы от его и выдохнула:

— Милый, этого не нужно, мне нужен ты! Во мне, внутри меня! Я так долго ждала! А ты уже готов. — Она ласкающим движением прикоснулась пальцами к его напрягшейся плоти.

Мартин приподнялся над ней, и Ракель раскрылась, чтобы принять его. Он проник в нее одним стремительным толчком, и она хрипло вскрикнула:

— Да, Мартин, да! Возьми меня! Глубже! Сильнее, сильнее! Ох, еще глубже!

Ракель кончила уже через несколько секунд после того, как он вошел в нее, но останавливаться и не подумала. Тело ее содрогалось, лицо исказилось в нескончаемом экстазе…

Острота его собственного оргазма удивила Мартина. Впору признать древнее поверье, которое утверждает, что чудесное спасение от неминуемой смерти повышает чувствительность, усиливает сексуальность и порой пробуждает в человеке нечто первобытное, что заставляет его обращаться к совокуплению за подтверждением того, что в нем еще остались жизненные силы.

Ракель смогла кончить во второй раз одновременно с Мартином. Вся дрожа, она стиснула его в своих объятиях. Она долгое время не разжимала руки, не отпуская рухнувшего на нее обессилевшего Мартина. Тела их были покрыты потом, они так льнули друг к другу, что, когда он наконец перекатился на бок, раздался чмокающий звук, похожий на громкий вздох сожаления.

Он потянулся к тумбочке за сигарой. Но, взглянув на Ракель, решил пока не закуривать. Глаза ее были закрыты, она, казалось, заснула.

Мартин хотел признаться ей еще кое в чем. И сделать это нужно было сейчас. Дальше тянуть с этим более чем непорядочно и бесчестно; нужно было рассказать ей все до того, как они занялись любовью.

Он прошептал:

— Лапушка…

— Я не сплю, Мартин, — ответила Ракель, не открывая глаз. — Хотя сейчас было бы и неплохо. Последние дни почти не спала.

— Я должен тебе еще кое-что рассказать, — мрачно произнес он. — После этого тебе опять может стать не до сна. Надо было, конечно, решиться раньше.

Гнусно, что я этого не сделал.

— Собираешься признаться, что спал с другой женщиной? Для меня это не новость.

— В общем-то да… Я был уверен, что это-то тебе известно, но… — Мартин смущенно поежился. — Но это не все. Я…

— Ты спал с Одри Фейн. Это ты хотел сказать, Мартин?

Мартин почувствовал, как от изумления его брови сами собой поползли вверх.

— Как ты узнала? Мне казалось…

— А я и не знала. Вот до этой самой секунды. Просто догадалась. — Она расхохоталась, тыча в него пальцем. — Ох, Мартин, видел бы ты сейчас свое лицо!