Плутовка против некроманта. (Не) желанная для ректора

— Эль, я тебе запретил появляться в этой части города.

Какой грозный! Лучше и дальше оставался бы такой же непробиваемой серой глыбой.

— А с чего Вы решили, что можете мне что-то запрещать?

Ох, зря я это сказала. Зря!

— Хо-ро-шо. — Ректор склонился надо мной и почти прорычал в нос: — Ещё раз увижу твою чёрную головку среди этих насильников и головорезов, и твоя кровать перекочует в библиотеку до скончания веков.

Чем может обернуться для некроманта новая должность, полученная вопреки своим желаниям?

Например, появлением в жизни раздражающей мелкой шантажистки. А с ней — и спорами, пожаром, сожжённой одеждой, частично голыми конечностями!

Что же произойдёт раньше — некромант воспитает из девушки леди, или плутовка доведёт до ручки ректора?

— И что, черти тебя побери, ты делаешь? — услышала я ледяной рык за спиной.

Я даже подпрыгнула от неожиданности. Разве человек способен так рычать?

Встав в полный рост и обернувшись к источнику звука, застыла как вкопанная. Серые глаза стали почти черными, а на могучей шее пульсировала вена.

Ой-ё-ёй, какой он страшный. Я передумала: пусть ректор навсегда останется непробиваемой, без эмоциональной ледяной глыбой.

— Я… — некромант медленно двинулся в мою сторону. — Спрашиваю… Что… Ты… Делаешь?

— Как что? — я попятилась назад. Сейчас убьет. Как есть убьет. — Вы же сами сказали?

— Что… я… сказал?

Совсем разучился разговаривать, что ли? Каждое слово с остановками. Или это он в моей адекватности сомневается?

— Что каждый вечер… — чем ближе подходил ректор, тем мельче я себя ощущала. Баба Аррайи откормила на свою (то есть мою) голову. Все причитала: «Какой худенький», да «Какой щупленький». Посмотрела бы я на нее сейчас. Завтра же скажу поварихе, перестать откармливать ректора, который, между прочим, наступает, несмотря на то, что я уже устала пятиться назад. — В Ваших покоях…

— Что в МОИХ покоях?

Спина наткнулась на преграду. Полка с книгами. Как же много здесь книг?

— Проходить обучение… — выпалила на духу и повторила шёпотом, когда ректор склонился надо мной. — Я должна буду проходить обучение.

У меня перехватило дыхание, когда правая рука некроманта опустилась возле моей головы, отрезая любые попытки к бегству.

— И чему, по-твоему, я планировал тебя учить?

— Я…я… — он что ждёт от меня первый шаг? От меня? Я, вообще-то, девушка. Мужчина склонился еще ниже и, почти касаясь моих волос, прошипел.

— И сколько ректоров обучали тебя?

Она была совсем еще малышкой, в год гонений. Может, именно по этой причине жизнь не оставила на ней тот отпечаток, который остался на отце, в те страшные дни, потерявшему жену. Он не просто перестал что-либо замечать и спивался долгими ночами, но и озлобился на всю магию и магов в целом. Своей дочери он наказал никому и никогда не говорить о том, что она магически одаренная.

— Всем говори, что пошла в папу и безумно этому рада.

— Но у меня нет магии, — говорила тогда еще без нескольких месяцев пятилетний ребенок.

— И не будет, потому что ты пошла в папу!

С этими словами он ударил кружкой, наполненной пивом, о стол и закончил этот разговор навсегда.

Он вообще перестал общаться с дочерью. Может, она слишком напоминала мать? Густые непослушные черные волосы, пухлые губы, темные глаза. А может, он просто не желал иметь дело с еще одним выродком мага.

В год гонений люди расходились на два лагеря: тех, кто всячески помогал обладающим силой, и тех, кто пытался ими воспользоваться или уничтожить. Рабство в тот год было в порядке нормы.

Чуть позже, когда у маленькой девочки появилась магия, она не рискнула сообщить об этом единственному члену семьи. Как не рискнула рассказать и лучшей подруге. И хоть детская дружба отличается от взрослой, порой именно она живет всю жизнь. Но, несмотря на святую веру в великую силу дружбы, девочка сохранила секрет.

Первые попытки научиться управлять магией привели к разрушенному урожаю пшеницы. Королевская стража тогда долго искала поджигателя, не подозревая, что это семилетняя Мика размахивала руками, пытаясь скинуть с пальцев маленькие огоньки.

Следующие учения проходили только в лесу и исключительно недалеко от речушки. Она уходила глубоко в лес. Туда, где сквозь листья деревьев с трудом пробиваются солнечные лучи, но и также тяжело попадают порывы ветра.

Оставаясь в полном одиночестве, она радовалась каждой удаче. Если всполохи получалось точно направить и без последствий разжечь огонь, день считался потраченным не зря.

Дома же, чтобы не прослыть лентяйкой (ибо жили они у тетки отца, что в свое время не обзавелась семьей) она приносила корзину с грибами, ягодами, травами. Зимой было потяжелее. Найти полезное в лесу можно всегда, но зимой искать было сложнее. Чаще всего, девочка приносила ветки для розжига печи. А приносить приходилось много. Уже к девяти годам ее маленькие ручки были грубее, чем у кузнеца.

Но это не могло остановить юное сердце в желании изведать свои силы.

Она росла, становясь краше с каждым днем. Неожиданно соседские бабки увидели в ней конкурентку своим дочерям. И, как бывает часто, все как один вспомнили, что мать той девочки, ведьма. А всем известно, что от ведьмы родится, может, только ведьма.