— Не еда, — легко согласился Шогол-Ву.

Он отнёс пса в свою хижину, и его соплеменники не понимали, зачем.

Из паршивой шкуры не выйдет и ремня. Зубы и кости брать нельзя: любая поделка из них не даст владельцу силы, а отнимет удачу. Для чего нужен пёс?

Чем дальше, тем меньше они понимали, ведь день сменялся днём, а Шогол-Ву всё так же держал у себя людскую падаль. Видно, ещё и кормил, раз пёс не подыхал.

Шогол-Ву мог бы рассказать, зачем, но племя не поняло бы всё равно. Он выходил из хижины и нёс на пальцах прикосновения мокрого языка, и щека его помнила ткнувшийся нос, а грудь — тепло. Не такое, как от костра или тела рядом, а то, что рождается внутри. Так же было когда-то давно, рядом с матерью.

Раоха-Ур, лучшая из охотниц, родила сына в лесу и запомнила его, прежде чем уложить в общей хижине рядом с другими, недавно пришедшими в мир. Женщинам не полагалось глядеть на тех, кого они родили, и уж тем более запоминать их. Слово «мать» у запятнанных и осталось-то лишь для того, чтобы было как звать презренных сынов полей, знающих матерей.

Старшие спорили, когда поняли. Судьба Раохи-Ур, нарушившей закон племени, была ясна, но виноват ли сын? Мальчиков рождалось всё меньше, а этот был крепким, жаль терять. Решили, забудет.

Только сами забыть не давали.

В другое время пса бы ему не спустили. Но в зиму, когда ушёл и Койчи-Ит, могучий и мудрый вождь, и Тарса-Он, и Арра-Те, которые могли стать его преемниками, когда дети тропы ушли с Косматого хребта, который был их землёй с начала времён, — в эту зиму племени было не до того, и Шогола-Ву не трогали.

Тревожащей, ветреной, мокрой ночью пёс оставил тело, уйдя звёздной тропой туда, где снова сможет быть силён и молод. И Шогол-Ву решил схоронить его, как хоронят двуногих и разумных.

Он заметил двоих, идущих от дальней границы гор, и поспешил спрятать лопату. Кто-то возвращался с ночной охоты, и добыча была при них.

Первой была уже немолодая, но крепкая охотница, одна из лучших в племени и мать многих, Татим-Ан. Седые косы с редкими тёмными нитями спадали ей на грудь. Вторая — Ашша-Ри, юная и неистовая. В последнем сражении, когда пал вождь, когда стало ясно, что остальным нужно бежать или разделить его судьбу, — она бежать не хотела. Осталась бы там, в полях под Лесовинами, если бы старшие не увели силой. Этого она, казалось, так и не смогла им всем простить.

Шогол-Ву поднял брови, когда увидел, что за добычу волокут женщины. Это была молодая нептица, нелепое существо, похожее на белую куропатку с четырьмя ногами. Взрослые нептицы вымахивали до размеров быка, эта же пока была не крупнее рогача-первогодка.

Они обитали в степях, кочуя стадами поодаль от людских жилищ. Как могла нептица оказаться здесь, в глухом углу между лесом и скалами? Что загнало её сюда, и как только пробралась, не угодила в лапы космачу?

Женщины бросили ношу у ног Шогола-Ву.

— Изготовишь, — презрительно щуря тёмные глаза, процедила Ашша-Ри и сплюнула через выбитый зуб.

Татим-Ан присела, грубо потянула к себе крыло, охваченное ремнями. Не торопясь, выбрала перо, дёрнула.

Хорошие перья. Белые, крепкие, молодые, взятые с живого зверя. Нашей такие на одежду — принесут удачу.

Нептица раскрыла клюв, будто хотела крикнуть, но не издала ни звука. Только жмурила круглые глаза под красными бровями, вздрагивая. А пучок в руке охотницы всё рос.

— Изготовлю, — пообещал Шогол-Ву, глядя на алые пятна на белых перьях.

Он стоял, сложив руки на груди, пока женщины не скрылись из виду, а потом наклонился и положил ладонь на белую макушку. И решения он не принимал, не раздумывал — просто знал, как поступить, как будто это знание жило в нём всегда, ещё до Одноухого и последней зимы.

В закутке у скал, огороженный от ветра, потрескивал огонь. Очаг, сложенный умело, отдаст достаточно тепла и без присмотра. В почерневшем котле побулькивало варево, показывая то нарезанные крупно белые и рыжие корни, то шмат мяса, то длинные травы. А Шогол-Ву, порченый сын племени, шёл по Древолесу к Зелёной гриве. В мешке его за плечами лежала пёсья шкура, голова и лапы, а следом на ремне послушно шла нептица.

Следы, как умел, он спрятал. Если повезёт, дети тропы сперва насытятся, потом заметят. Им не доводилось есть собачатину, но и нептиц тоже — может, не поймут разницы?

Путь к Степной лапе лежал через Древолес. Дальше можно было пойти через Приозерье, людской край, или по Зелёной гриве, тянущейся вдоль моря, и Шогол-Ву выбрал второй путь. Сейчас, во времена Оскаленного мира, чем дальше от людей, тем лучше.

В степях он оставит нептицу, пусть ещё поживёт, походит под улыбкой Двуликого. А сам, если повезёт, сядет на корабль и уплывёт на Сьёрлиг. Покинет Раудур, Разделённые земли, и, может, обретёт жизнь, для которой годился лучше.