А на земле вокруг завала черные россыпи графитовой кладки реактора. Глаза невольно снова и снова смотрят туда. Ведь раз графит на земле, значит...

Не хотелось сознаваться себе в простой и очевидной теперь мысли: реактор разрушен.

Ведь за этим признанием сразу встает огромная ответственность перед людьми. Нет... Перед миллионами людей. Перед всей планетой Земля. И невообразимая человеческая трагедия.

Лучше просто смотреть. Не думая, впитывать в себя этот кошмар агонизирующего, смердящего радиацией атомного блока.

Стена блока "В" со стороны ВСРО торчит неровными сколами. На крыше блока "В" четко видны куски графитовой кладки реактора, квадратные блоки с дырками посредине. Тут ошибиться невозможно. Совсем близко от крыши блока "В" завис вертолет, каких-нибудь полторы сотни метров. Солнце в зените. Четкое, контрастное освещение. Ни облачка на небе. Ближе к торцевой стене блока "В" графит навален горой. Куски графита равномерно разбросаны и на кровле центрального зала третьего энергоблока, и на кровле блока "В", из которой торчит белая с красными полосами вентиляционная труба. Графит и топливо видны и на смотровых площадках венттрубы. То-то, видать, "светят" во все стороны эти радиоактивные "фонари". А вот и крыша деаэраторной этажерки, где семь часов назад пожарники майора Телятникова завершили борьбу с огнем...

Будто изнутри разворочена плоская крыша машинного зала, торчит искореженная арматура, порванные металлические решетки, черные обгорелости. Поблескивают на солнце застывшие ручейки битума, в котором ночью пожарные увязали по колено. На уцелевших участках крыши длинные, беспорядочно переплетенные рукава и бухты пожарных шлангов.

У торцевой стены машзала, по углам вдоль рядов "А" и "Б" и вдоль напорного бассейна видны брошенные людьми и теперь сильно радиоактивные красные коробочки пожарных машин-немые свидетели трагической борьбы хрупких людей с видимой и невидимой стихией.

Далее справа-простирающееся вдаль водохранилище пруда-охладителя, на золотых песчаных берегах детскими сандаликами лежат лодки, катера и впереди пустая гладь пока еще чистой воды...

От строящегося пятого энергоблока кучками и поодиночке уходят не успевшие уйти люди. Это рабочие, которых давно уже отпустил домой начальник стройки Кизима, так и не добившийся от Брюханова правды. Все они пройдут по следу радиоактивного выброса, все получат свою дозу и унесут на подошвах домой к детям страшную грязь.

"Зависните прямо над реактором,-попросил пилота Прушинский.-Так! Стоп! Снимайте!"

Фотограф сделал несколько снимков.

Открыв дверь, смотрели вниз. Вертолет находился в восходящем потоке радиоактивного выброса. Все на вертолете без респираторов. Радиометра нет.

Внизу черный прямоугольник бассейна выдержки отработавшего топлива. Воды в нем не видно.

"Топливо в бассейне расплавится",-подумал Прушинский. Реактор... Вот оно-круглое око реакторной шахты. Оно будто прищурено. Огромное веко верхней биозащиты реактора развернуто и раскалено до ярко-вишневого цвета. Из прищура вырывались пламя и дым. Казалось, будто зреет и вот-вот лопнет гигантский ячмень...

"Десять бэр,- сказал пилот, глянув в окуляр оптического дозиметра.-Сегодня еще не раз придется..." "Отход!"-приказал Прушинский. Вертолет сполз с центрального зала и взял курс на Припять. "Да, ребятки, это конец",-задумчиво сказал представитель главного конструктора Константин Полушкин.

Свидетельствует Любовь Николаевна Акимова, жена Александра Акимова:

"Мой муж был очень симпатичный, общительный человек. Легко сходился с людьми, но без фамильярности. Вообще жизнерадостный, обязательный человек. Активный общественник. Был членом Припятского горкома. Очень любил своих сыновей. Заботливый был. Увлекался охотой, особенно когда стал работать на блоке и мы купили машину.

Мы ведь приехали в Припять в 1976 году, после окончания Московского Энергетического института. Работали вначале в группе рабочего проектирования Гидропроекта. В 1979 году муж перешел работать на эксплуатацию. Работал старшим инженером управления турбиной, старшим инженером управления блоком, начальником смены турбинного цеха, заместителем начальника смены блока. В январе 1986 года стал начальником смены блока. В этой должности его застала авария.

Утром 26 апреля он не вернулся домой с работы. Я позвонила к нему на БЩУ-4, но телефон не отвечал. Я звонила еще Брюханову, Фомину, Дятлову. Но телефоны не отвечали. Уже значительно позже я узнала, что телефоны отключили. Я очень волновалась. Всю первую половину дня бегала, всех спрашивала, искала мужа. Уже все знали, что авария, и меня охватила еще большая тревога. Бегала в горисполком к Волошке, в горком партии к Гаманюку. Наконец, расспросив многих, узнала, что он в медсанчасти. Я бросилась туда. Но меня к нему не пустили. Сказали, что он сейчас под капельницей. Я не уходила, подошла к окну его палаты. Вскоре он подошел к окну. Лицо буро-коричневое. Увидев меня, он засмеялся, был перевозбужденный, успокаивал меня, спрашивал через стекло о сыновьях. Мне показалось, что он в это время как-то особенно радовался, что у него сыновья. Сказал, чтобы я не выпускала их на улицу. Он был даже веселый, и я немного успокоилась".

Свидетельствует Геннадий Николаевич Петров, бывший начальник отдела оборудования Южатомэнергомонтажа:

"Проснулись часов в десять утра 26 апреля. День как день. На полу теплые солнечные зайчики, в окнах синее небо. На душе хорошо, приехал домой, отдохну. Вышел на балкон покурить. На улице уже полно ребят. Малыши играют в песке, строят домики, лепят пирожки. Постарше гоняют на великах. Молодые мамаши гуляют с детскими колясками. Жизнь как жизнь. И вдруг вспомнил ночь, как подъехал к блоку. Тревогу и страх ощутил. Сейчас вспоминаю-и недоумение. Как это может быть? Все обычно и в то же время-все страшно радиоактивно. Запоздалая брезгливость в душе к невидимой грязи, потому что нормальная жизнь. Глаза видят: все чисто,- а на самом деле все грязно. В уме не укладывается.