Юрий Медведев
ЧАША ТЕРПЕНИЯ
...Что есть Красота
И почему ее обожествляют люди
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
Н. Заболоцкий
1. Сибирская Троя
– ЗОНА, ЧТО САМОЕ ЗАГАДОЧНОЕ В ПРИРОДЕ ЧЕЛОВЕКА?
– ТО, ЧТО ЧЕЛОВЕК СЧИТАЕТ СЕБЯ ВЕНЦОМ ПРИРОДЫ. ЛЮДИ ОЗАБОЧЕНЫ ОХЛАЖДЕНИЕМ СОЛНЦА ЧЕРЕЗ МИЛЛИОНЫ ЛЕТ ИЛИ УГРОЗОЙ СТОЛКНОВЕНИЯ ЗЕМЛИ С НЕВЕДОМЫМ НЕБЕСНЫМ ТЕЛОМ. НО МАЛО КОГО ТРЕВОЖИТ, ЧТО ЧЕЛОВЕК, ВОЗМОЖНО, ВСЕГО ЛИШЬ КРАТКОВРЕМЕННАЯ ОСТАНОВКА В ПОСТУПИ РАЗУМА.
– ЗОНА, ОН УЖЕ ББ1Л ПРОМЕЖУТОЧНБ1М ЗВЕНОМ. СРАЗУ ПОСЛЕ ТОГО, КАК ЕГО ПУТИ РАЗОШЛИСЬ С ОБЕЗЬЯНОЙ.
– А ЕСЛИ ЧЕРЕЗ ТРИСТА ЛЕТ ЧЕЛОВЕК ОБРАТИТСЯ В НЕКОЕ ВЫСШЕЕ СУЩЕСТВО? ЕСЛИ НЫНЕШНИЕ ЛЮДИ СТАНУТ ДЛЯ НЕГО ПОДОБИЕМ ПЧЕЛ, ДЕЛЬФИНОВ, ОБЕЗЬЯН?
Тускло-серебристая нить прошила вкось небеса над редколесьем дальнего берега Енисея. По утрам река все чаще затягивалась пологом тумана. В зените над нашим городищем нить наткнулась на невидимую преграду, змеей поползла, заскользила вниз, на глазах раздаваясь к торцу. За долгие годы полевых мытарств я успел коечем полюбоваться. Видел лепестки нежно-розового сиянья, распускающиеся иногда в грозу над урановыми жилами. На таежном озере под Зашиверском как-то на рассвете заметил очертания многогорбого чудища с длинной шеей и крохотной головой - то ли сказочный Змей Горыныч, то ли иной посланец из обидно далеких времен - и успел-таки щелкнуть затвором, но, как водится, на фотографии ничего нельзя было путного разглядеть, и я выбросил пленку. А однажды в Охотском море, между Итурупом и Шикотаном, среди бела дня мимо нашего катера неспешно прошествовал лихо закрученный столб воды толщиной в два-три обхвата, не больше, но уж зато ростом он был примерно полкилометра, помнится, я даже рыб разглядел в этом бродячем аквариуме...
В общем, много я чего перевидал, и потому не особенно изумился ниспускающейся ко мне на городище серебристой нити, хотя сам не знаю, зачем встал с обгорелого комля лиственницы. Когда-то здесь был льяльный двор, и на комле, всего вероятней, мастера очищали от окалины свои еще пышущие жаром поделки.
Тем временем конец нити раздувался, расплывался.
В небе обозначилось подобие родника или озерца, окаймленного первым ледком.
Не знаю, кто как, но я себя чувствую в подобных обстоятельствах стесненно. "Не хватало еще вынырнуть оттуда какому-нибудь белобрюхому тюленю (он же тюлень-монах), занесенному в Красную книгу и спасающемуся среди облаков от окончательного истребления", - подумал я.
Родник завис надо мною метрах в тридцати. Между заледенелыми берегами заиграли разноцветные прожилки. И вот явилось в нем (или на нем) лицо Учителя. Я услышал его глухой, как дальние раскаты грома, заметно заикающийся голос:
– Утро доброе, Олег. Как раскопки? Прошу учесть:
связь продлится не больше пяти минут.
– Насчет раскопок вам сверху видней, - громко сказал я. Говорить в небо с запрокинутой головой оказалось трудно: горло сжимали спазмы.
– Можете шепотом, - сказал Учитель.
– Слышимость отсюда как с аэростата.
– За лето, - сказал я, - мы раскопали на холмах три поселения. Пока что три. Периоды - разные. Самое древнее принадлежит Афанасьевской культуре. В те времена лики знаменитых ученых еще не плавали по воздуху.
Учитель прищурил свои огромные миндалевидные глаза и пророкотал:
– Да, пять тысяч лет тому назад летать археологам по воздуху было незачем.
– А пока они летают, мы нашли бусы из жемчуга, литые золотые браслеты, подвески сердоликовые, украшения из электрона для конской упряжи. Итого семьсот восемьдесят три подобных предмета.
– Здесь впору музей открывать, - сказал Учитель.
– Прямо-таки сибирская Троя.
– А также вырезанный из бивня мамонта ритуальный жезл. С причудливым орнаментом, - не утерпел похвастаться я.
– Ему всего-навсего восемнадцать тысяч лет.
– Каков характер орнамента?
– Все точки орнамента складываются в лунный и солнечный календари, ответствовал я смиренно.
Тут никогда и ничему не удивляющийся Учитель откинулся как бы в глубь родника, возможно, развел невидимыми мне руками и усмехнулся. И я увидел у него за плечами безмятежное, как во времена Одиссея, море и даже различил барашки волн. Лицо мне приятно покалывало, будто я блаженствовал под теплым душем.
– Выходит, зря, зря поспешили приписать изобретение календаря халдейским мудрецам.
– Я достал из кармана куртки сложенный вчетверо лист плотной бумаги.
– Вот анализ. Прислали вчера из академгородка.
Восемнадцать тысяч годочков плюс-минус пятьсот. Ребят на радостях с утра отпустил в баньку, а сам вот сижу скучаю. Не податься ли, думаю, на остров Сицилию, на подмогу к Сергею Антоновичу, хоть меня и не пригласили в колыбель цивилизации. Теперь небось жалеете?
– Как в воду глядели, - сказал Учитель и снова наклонился вперед. Завтра жду вас здесь, в Палермо. Я немного прихворнул, и ваша помощь на раскопках будет впору. Не говоря о знании языка. Виза и билет в Москве, в институте, у Кравчука. И последнее, Олег.
– Учитель вроде бы нечаянно притронулся указательным пальцем к мочке уха - призыв к высочайшему вниманию у тибетских отшельников.
– Неплохо бы возвратить вашему знакомому Марио его необычный сувенир. Тот, что у вас в кабинете, возле настольной лампы. Неудобно перед вашим знакомым, слишком ценная вещь. А живу я здесь в гостинице "Золотая раковина".
Она вам хорошо знакома, если не ошибаюсь.
Я чуть было рот не раскрыл от удивления. Безделица, двухголовая засушенная ящерица названа ценной вещью. И кем названа? Никогда не ошибающимся Учителем.
– Но как же я с бухты-барахты помчусь к Средиземному морю?
– спросил я ошарашенно, еще ничего не понимая.
– А экспедиция? Мы только-только начинаем сворачиваться.
– Поручите свернуть ее Мурату. Он отлично справится. Кстати, как поживает ваш подопечный?
– Ваш подопечный, Сергей Антонович, - ответил я, намеренно выделяя первое слово.
– Это он, самолично, раскопал бивень с календарем. Так что заказывайте портрет с надписью: "Победителю-ученику от побежденного учителя".