Встал и пошел.

— Показался, затворник! — Встретила мое явление народу мать. Так-то у нас кухарка за приготовление пищи отвечает. Но с пяти вечера у нее начинается свободное время, и, если появляется какая-то потребность, за готовку встает мать. Вот и в этот раз, очевидно, именно такая потребность возникла. Моя родительница заставила весь стол всевозможными плошками в попытке чего-то там накухарить. — Ну-ка, не трожь! Иначе на салат не хватит. — Это она пресекла мою попытку уворовать с одной из тарелок кусочек копченой курицы. — Завтра с утра попробуешь.

Пришлось удовлетвориться куском говядины, запеченной в вишневой глазури с вишневой же подливкой. Очень большим куском, есть хотелось просто необычайно сильно.

Вот так всегда: готовишься, копишь необходимые ресурсы, а потом раз! Использовал. И снова нескончаемое время подготовки. Именно так у меня вышло с моим телесным улучшательством. Использовал накопленную ману жизни, и теперь начался новый, еще более длинный цикл ее накопления. Более длинный, потому что в этот раз я нацелился на преобразование собственного желудочно-кишечного тракта, а это ого-го, какое огромное преобразование. Достаточно только сказать, что длина его, от ротовой полости до прямой кишки, составляет от пяти до десяти метров, ну, и вес тоже достаточно приличный. И, в принципе, не так уж сильно и нужно оно мне, это улучшение. Я ж не всерьез собрался, как какой-нибудь лось, переходить на питание веточным кормом. Но вот заело желание оценить, что там будет на высоких значениях показателя Живучести от Системы. По всему выходило, что, в самом деле, регенерация должна вырасти, как у ящерицы. Короче, отставив все проекты и идеи, тупо копил ману, сливая ее по мере накопления в свой зеленый кристалл. Какое счастье, что мне удалось его купить в свое время!

Интерлюдия.

Генерал-майор Николай Илларионович Спесивцев возвратился со службы в свой особняк, кинул на столик при входе фуражку, надавившую за день носки заметную розовую полосу поперек лба, и, громко топая, прошагал в свой кабинет, расположенный в самом конце длинного полутемного коридора.

— Меня нет, — объявил он, перед тем, как зайти туда, своему мажордому Кузьме, сопровождавшему своего хозяина в этом его походе по дому.

— Слушаюсь, ваше превосходительство, — отчеканил Кузьма, отслуживший в качестве денщика генерала двадцать пять лет своей жизни, и только недавно переведенный на эту хлебную и малохлопотную должность.

В сущности, с этого момента генерал мог быть твердо уверен, к нему и мышь не проскользнет. Предан был Кузьма, как пес предан. Но все же в том деле, которым собирался заняться его превосходительство, лишняя перестраховка повредить никак не могла, потому, дверь кабинета была заперта на ключ, а вспыхнувшие по мановению руки Николая Илларионовича короткие желтоватые свечи, расставленные в углах замысловатой эрцгаммы, надежно исключили подглядывание досужими посторонними при помощи магии пространства.

Выполнив все эти предосторожности, генерал снял с шеи золотую цепочку с подвешенным на нее зубом неведомой твари. Как рассказывал он сослуживцам, зуб этот был его личным охотничьим трофеем и служил напоминанием о бренности земного бытия.

Вполне возможно, что и каким-то напоминанием клык тоже служил. Но прежде всего он служил средством связи данного военачальника с его куратором, обитающим по ту сторону моря. Между прочим, очень ценный и редкий артефакт. В отличие от обычных, двусторонних разговорников, состоящих из двух-трех кусочков расколотого нефрита, данное изделие, состоящее из нижней челюсти и двух с лишним десятков извлеченных из нее зубов, обеспечивало надежную, не отслеживаемую связь с куратором для тех же двух с лишним десятков особо ценных агентов.

Влитая в зуб энергия подействовала не сразу. Может, какие-нибудь атмосферные флюктуации препятствовали, а может куратор не смог сразу выйти на связь. Но вот перед Николаем Илларионовичем начало формироваться туманное облачко, постепенно преобразовавшееся в висящую в воздухе щекастую, безбородую голову с толстыми выпяченными губами.

— Все в порядке, генерал? — Первой начала разговор туманная голова.

— Почти. Недавно я отправил вам чертежи с описаниями новой модели малого летуна, придуманного у нас тут одним мальчишкой.

— Да, да. Посылка дошла, и наши мастера изучили присланные чертежи. Не сказать, чтобы этот летун представлял собой что-то выдающееся, скорее это, так сказать, летун для бедных, но определенные новшества мы отметили. Кстати, три тысячи золотых номисм мы зачислили тебе, генерал, на твой счет в Имперском банке.

— Всего три?

— Повторяю, данный летун не слишком заинтересовал наших военных. Хочешь получить сразу и много, добудь, как ты и обещал, карты укреплений вашего побережья.

— Карты будут. Но я сейчас вышел на связь немного по другой причине. До того, как я смог отобрать этого летуна, мальчишка умудрился заинтересовать своей поделкой боярина Кобылина, и тот подал в княжеский суд иск на мое самоуправство, который, боюсь, у меня самостоятельно выиграть не получится. Может ли ваша сторона как-то помочь мне с этим вопросом?

Туманная голова почмокала в размышлении губами. На взгляд генерала это выглядело отвратительно тошнотворно. Впрочем, еще меньше ему понравился ответ: