Закрываю глаза. Солнце, отражаясь от крыш приятно касается прикрытых век, словно благословляя этот день для меня. Холодный ветерок ласкает кожу — выступают мурашки.

Я все сделал правильно. Не о чем сожалеть.

Поворачиваюсь и улыбаюсь своему отражению. Сорочка — пустяки, стоило ли из за нее портить себе утро?

— Эй! — кричу я вниз, улыбаясь слугам.

Пожилая, пара, что работает среди прочих в саду, поднимают седые головы и смотрят на меня. Замерли, как степные опоссумы. Испугались. Еще два глаза присоединяются к ним. Спелая девчонка — груди, как те яблоки. Смотрит в глаза и тут же краснеет, отводит взгляд. Прикрывает рот рукой.

— Князь Ивар, доброе утро! — говорит старик и снимает кепку, вытирая пот со сморщенного лба.

— Наберите мне яблок из сада, — говорю я. — Только не упавших, а тех, что еще на деревьях, посочнее.

— Да, конечно, — старик не мешкая надевает кепку и ловко, как обезьяна лезет на дерево. Похвальная прыть для такого старца.

Хоть какое-то занятие будет для этих бездельников.

Что за девчонка?

Нащупываю в кармане склянку с кровью младенца. Только одно маленькое дело осталось, чтобы успокоить сердце, удостовериться наверняка. Одно маленькое пятнышко, что напоминает о себе, зудит на краю сознания.

Где же носит Даррена? Уже третий день он не может разыскать кровоеда. Почему люди так бездарны? Неужели мне придется и это делать самому?

Натыкаюсь взглядом на сорочку лежащую на полу и понимаю, почему раскраснелась девчонка. Голого торса дракона ей видеть точно не доводилось раньше. Чувствую, как дракон разворачивает хвост, открывает глаза и облизывается раздвоенным языком.

— Сейчас не до этого, зверь, — говорю я, надевая другую сорочку. — Скоро будет отбор, и ты получишь всего сполна.

Дракон недовольно рычит, но подчиняется моей воле. Он голоден, я знаю об этом. Но топтать несмышленых дворовых девок для меня — все равно что носить нечистую и бедную одежду.

Слышится стук в дверь.

— Барон Ридли прибыл, князь, прикажете привести его к вам?

— Нет, — говорю я, — накройте на терассе, мы будем завтракать.

Как же пустить мерзавцу кровь? Это будет не так просто, как с его дитенышем. Никто для меня барона не подержит, чтобы не брыкался.

Хотя… Возможно держать и не придется.

Подхожу к столу и выдвигаю один из ящиков.

Вот он. Достаю коробку, украшенную безумно дорогими камнями, обрамляющими золотую печать в виде королевского дракона. Личный подарок короля.

Едва завидев меня, он вскакивает с кресла, как напружиненный болванчик. Тело легкое, движения точные, даром, что здоров, как бойцовый бык.

— Здравствуй, друг, — говорю я, натягивая на себя улыбку, которая раньше давалась мне вполне искренне. Я любил этого весельчака, как родного брата.

— Ты не поверишь, я только что остановил бунт! — восторженно говорит он, обнимая меня, по старой школьной привычке. — И прошу заметить, не пролив ни единой капли крови!

Капля твоей крови мне бы пригодилась.

— Ты стал дипломатом и утешителем черни? — говорю я с улыбкой и усаживаюсь за стол, где уже сервируют завтрак.

— Я говорил, как сошедший с небес пророк Вилфред, что остановил десятилетнюю войну тремя фразами.

— Да? И что же за фразы?

— Я обошелся одной! — хохочет он.

— Какой же?

— Сказал, что каждый получит лично от меня по золотому, если все разойдутся и не будут трепать моему непутевому братцу нервы.

Я закатываю глаза.

— Я не понимаю, как твои люди еще не подняли тебя на вилы. Ты, оказывается, осыпаешь золотом не только своих, но и чужих.

— Богатство не в деньгах, а в верных друзьях! — говорит ридли, пародируя нашего учителя — старого Виллема Найта.

Верные… Такие верные как ты… Смейся, друг, пока можешь.

Представляю, как бью хохочущего Ридли в нос, и вытираю его кровь белоснежным платком. Из за него моя дочь осталась без матери. Из за него я вынужден искать новую жену.

— Прости, — вдруг меняется он в лице. — Сейчас, наверное не стоило шутить.

— Ничего, — говорю я, — Элис любила твои шутки, всегда хохотала. Она бы не осудила.

Я вглядываюсь в его лицо, пытаясь найти в нем печать стыда. Но он хорошо играет, кажется таким искренним.

— Даже мне ее очень не хватает, Ивар. — говорит он печально. — Ее смех, она всегда так радовалась моим дурацким шуткам. Не представляю, как ты держишься?

— Если бы не Лили, я бы переживал это еще хуже, — вполне искренне говорю я, глядя Ридли в глаза. — Она теперь мой свет.

Представляю, как он просит о пощаде, закрывая лицо руками. Говорит, что не хотел, что никогда бы так не поступил. Смять его, сжать, как бумагу, растоптать.