— Ну вот, а здесь их полно, так что глаза разбегаются, причем таких, каких в обычные дни в городе не найдешь... Пошли.

— А здесь почему так тихо? — с любопытством спросила Тами, когда они сделали первые шаги в сторону необозримого людского моря. — Это ж определенно таверны, и двери открыты, окна нараспашку, но ни музыки, ни веселья...

В самом деле, слева стояли три длинные кирпичные таверны под черепичными крышами, под вывесками «Старый дуб», «Путеводная звезда» и «Рыжий кот». Двери открыты, в распахнутые окна видно, что внутри полно народу, но все чинно сидят за столами, не слышно ни обычного для таверн веселого гомона, ни музыки, и поварни не дымят.

— Таверн тут много, на любой кошелек, — сказал Тарик со знанием дела. — Только эти — особенные. Там столичные купцы и торговцы-лавочники сговариваются с приезжими торговцами о разных товарах, которые возят издалека. Пьют только чай, фруктовые воды и настой ароматных бобов — серьезные негоции вина и даже пива не терпят. Вот ближе к вечеру, когда обо всем сговорятся и по рукам ударят, начнется и здесь катавасия со звоном чарок, музыкой и... — Он спохватился и не закончил.

Однако Тами поняла, озорно прищурилась:

— И с веселыми девками?

— Ну, куда ж без них... — чуточку смущенно сказал Тарик. — В «Коте» и «Звезде» собираются люди не особенно зажиточные, обычные, а вот в «Старом дубе» сходятся воротилы высокого полета, те, кто товары считает даже не корабельными трюмами, а флотилиями, и не повозками, а длинными обозами.

Тами взглянула смешливо:

— Поспорить могу: и эти воротилы, когда покончат с делами, тоже не чураются чарок и веселых девок?

— Не без того, — сказал Тарик.

Вообще-то, девчонкам неполитесно было упоминать в разговоре веселых девок (только меж собой), но в Гаральяне иные политесы, гораздо более вольные, так что Тарик не смущался и не удивлялся.

— Мужчины... — наморщила Тами прямой тонкий носик. — Все одинаковые.

— Ну, не все, — сказал Тарик. — Там в «Рыжем коте» сейчас мой папаня сидит, он на каждой ярмарке встречается с приезжими колбасниками и коптильщиками. Чарку вечером пропустит, и не одну, но веселыми девками заниматься не будет. У них с маманей с этого боку все ладком, до сих пор как молодые...

— А ты-то откуда можешь знать, как у них? — щурилась Тами.

Тарик никак не мог рассказать ей, откуда он знает точно, —

п потому, сделав значительное лицо, сказал:

– Ну, я же не маленький. Уж к родителям-то присмотрелся, уверенно могу судить, как у них обстоит. Не веришь?

— Ну отчего же? — живо возразила Тами. — Верные мужья и жены и в жизни бывают, а не только в виршах и лицедейских представлениях... — И снова лукаво прищурилась: — А вот интересно, тебе от родителей верность передалась?

Решив не пыжиться и не строить из себя, Тарик ответил:

— Вот честное слово, не знаю пока... — И спохватился: — Да, твоя сумочка...

На левом запястье у нее на витом шнурке из серебряной канители висела женская сумочка, только в этом году вошедшая в обиход: мешочек из вишневого аксамита, перехваченный завязкой из той же канители, расшитый красивыми узорами — и не пустой, сразу видно.

— А что не так с сумочкой? — с любопытством спросила Тами. — Я ее купила в дорогой лавке, когда мы только что приехали в столицу: дядя сказал, что мне нужно приодеться по-городскому. Приказчица сказала, что с нарядными платьями такие сумочки и носят.

— Все правильно, — сказал Тарик. — Дело тут в другом... Что у тебя там лежит?

— Немного денежки, — призналась Тами. — Я подумала... На ярмарке все дорого, на каждом шагу нужно платить, вдруг у тебя не хватит... А у меня есть своя денежка. От родителей кое-что осталось, да еще, когда мы уезжали, продали родительский дом с землей — это было чисто мое наследство. Все лежит здесь, в столице, в солидном денежном доме, и мне каждый месяц полагается долька. Вот я и подумала: все-таки ярмарка, денежка на каждом шагу разлетается со свистом...

— Придумаешь тоже, — непритворно сердито сказал Тарик. — Это ж будет несусветный позор, если на свиданке за меня станет платить девчонка. Или у вас в Гаральяне другие правила?

— Да нет, точно такие же, — заверила Тами. — Просто я подумала... Ты же пока что Школяр, а значит...

— Школяр Школяру рознь, — сказал Тарик. — Я, знаешь ли, неплохо прирабатываю в порту, трюмы разгружаю, свой человек в ватажке настоящих грузалей. Богачом не стал, однако ж над каждым грошиком не трясусь. — И не удержался от легонького хвастовства, основанного на правде: — Вот вчера понадобилась мне ученая кожаная книга, так я за нее выложил двенадцать серебряных — и не обеднел.