Что произошло?

Я тряхнул головой… и не смог вспомнить ничего.

Провал. В голове чернота, слова зачерпнутая из третьего круга Барьера.

Я вновь глянул по сторонам. Нет, я не со шел с ума и все это мне не мерещится.

Я действительно находился у собственного особняка, сжимая в руках человеческий череп.

Что за черт?!

Я глянул на череп в руках. Не отбросил его лишь только потому, что тот был отполирован до блеска и походил больше на какой-то жуткий элемент декора, чем на настоящий.

Что за черт?!

Что за черт?!!

ЧТО ЗА ЧЕРТ?!!

Я был растерян. Я не понимал абсолютно ничего. В голове — чернота. И какое-то эхо жуткого воя.

Я же ведь должен быть… Пришлось напрячь память, чтобы вспомнить. За Барьером. Верно. Последнее, что помню — захожу во Врата. А потом… Непроглядная тьма.

Боги! Евгения! Парни! Карасик! Где они? Что с ними?

Я дернулся вперед, словно одно мое движение могло переместить меня обратно, туда, в адские бездны темноты.

Но этого не произошло.

Что там случилось? Что же там, черт возьми, случилось?

Сколько я не напрягал память — так и не вспомнил.

Может, и не было ничего? — подумал я. Может, чем черт не шутит, приснилось все? Закинул каких-нибудь наркотиков, которые Олег принимал, скажем, у «Вельзевула». Или в одном из многочисленных баров, где мы с Андреем и Никитой любили проводить время? А все, случившееся у Барьера и за ним — просто бэд-трип, галлюцинация, такое действие наркотика?

Или, может быть, Александр таким образом хотел меня свести с ума, чтобы убедить суд в правоте своих подкупленных докторов? Подкинул мне чего-то дурманящего, а потом показал врачам неадекватного, бормочущего что-то про Барьер?

А может, я уже в психушке сижу?

Я глянул на себя. Я был все в той же военной одежде, которую мне выдали в части. На поясе — пластмассовая фляжка с водой, аптечка и двойной сухпаек, который выторговал Карасик. И даже грязь на штанах от болотистой местности осталась.

Нет, точно не привиделось. Все было на самом деле. Только вот как все закончилось?

Я не знал. Вместо воспоминаний — густая непробиваемая тьма.

И череп… чей он? Как оказался у меня? Для чего?

Сначала я хотел его выкинуть, но пересилив брезгливость, все же оставил. Наверное, это единственная зацепка, которая может хоть что-то объяснить во всей этой загадочной истории.

Череп я спрятал в заплечный мешок, специально сшитый в армейской одежде — туда удобно было класть дополнительное вооружение боезапасы. Вместо этого сейчас у меня там была черепушка. Расскажи кому — примут за психа или маньяка.

Я огляделся. Дом не изменился, все такой же величественный, ухоженный. Только, может, чуток повяли цветы в клумбах и северная часть крыши была перестелена. А так все такое же.

Я позвонил в звонок.

Дверь особняка открылась и на пороге возник Нианзу.

Он смотрел на меня секунды три, молча, не мигая, напряженно. Просто застыл, словно статуя.

И я не двигался. Опешил. Такое знакомое, ничем не примечательное лицо, которое видел тысячу раз и которое не было ни красивым, ни уродливым, обычное лицо пожилого китайца, теперь вызывало у меня в груди такие теплые родные чувства!

Так мы и глядели друг на друга, молча, не двигаясь.

А потом брови слуги поползли вверх, а глаза распахнулись так, что увидь сейчас его кто не признал бы в нем китайца.

— Господин… Максим… Петрович! — дрожащим, полным слез голосом произнес он.

И бросился меня обнимать.

— Максим Петрович! Господин Максим Петрович! Максим Петрович! — все повторял он, крепко сжимая меня и не находя других слов.

— Да, это я, Нианзу, — я тоже обнимал китайца, чувствуя в нем все домашнее тепло, что только можно представить.

От каждого моего объятия китаец вздрагивал, словно оно доставляло ему боль.

— Господин Максим Петрович! Живой! Живой! — наконец выдохнул он другое слово и посмотрел на меня — не мерещусь ли я ему?

— Живой, — кивнул я. — Что же со мной сделается?

— А мы уже… — китаец прикусил губу, замахал руками. Не сдержался, пустил слезу. — Живой! Слава богу!

— Все со мной в порядке.

— Да вы в дом скорее заходите. Проголодались небось? Я мигом сейчас что-нибудь придумаю.