Я неторопливо достал из папки бумаги и передал Мурадову. Отдать должное — у него лишь чуть затвердели скулы и, кажется, стал острее нос. Но ни слова он не произнес. Бумаги перевернул буквами вниз и прижал рукой.

— Ты проделал большую работу, Дмитрий. Эту информацию наверняка было трудно найти, — ровным голосом произнес он, отпив чаю из стаканчика, видимо, хрустального, той специальной формы, что так распространена у потомков древних персов.

— У меня была очень сильная мотивация, Нариман Азиз-оглы, — не менее ровно ответил я, глядя ему в глаза.

— Давай без отчества и на «ты», Дима. Раз уж ты с самим Дымовым на короткой ноге, мне «выкать» тоже не нужно, — предложил сенатор.

— Хорошо. Нариман, твой человек угрожал моей семье и детям моих друзей. Найти какие-то сведения о нём — самое малое из того, что я мог бы сделать.

— А что ты сделаешь, если увидишь его? — в голосе показались хищные нотки. Но на вожака, защищавшего свою стаю, было не похоже. Странно.

— Я убью его, — внутри кивнули все трое. Сомнений в сказанном не было ни малейших.

— Как? — у хищного тона появился заинтересованный оттенок.

— Это важно? Не думал об этом, — ответил я.

— Да, пожалуй, ты прав. Это неважно. Уже, — непонятно согласился он. — Видишь ли, я очень не люблю вранья. С подлыми людьми не построить дом, как у нас говорят. А даже если и построишь — мира в нём не жди. Абдусалам очень расстроил меня. Я был уверен, что он честен и достоин уважения. Мне жаль, что он потерял и уважение, и честь. Он сделал это, будучи моим человеком, и за это я приношу мои извинения.

Он встал из-за стола и протянул мне руку. Внутренний скептик в секунду сгрыз все ногти. Фаталист выглядывал снайперов на крышах и злился, не находя. Лишь реалист был спокоен, как океан в штиль. Я поднялся и пожал руку сенатору.

— Про людей с гор и с Востока у вас говорят разное, Дима. Есть даже мнения, что нам доставляет удовольствие обманывать русских, что данное вам слово не имеет никакого значения. Это неприятно. И я всю жизнь делал так, чтобы про меня не возникало и мысли подумать подобное. Все, кто знает меня, подтвердят: Нариман Мурадов — человек слова. Мы давно работаем с Пашей Кузнецовым. У меня есть общие проекты с Михаилом Ивановичем, — Второв чуть кивнул. — Доверие этих людей дорогого стоит, чтобы терять его из-за одной шахты или одного негодяя. В подтверждение своих слов я хочу передать тебе подарок, Дима. Памятный сувенир.

Не переставая по-восточному красиво и убедительно вещать, он наклонился и достал из-под стола какой-то короб. Реалист, склонный в критические моменты использовать устаревшую терминологию, опознал предмет как шляпную коробку. Это был цилиндр высотой полметра и диаметром сантиметров сорок. Похоже, что сделан он был из хорошей кожи. На меня смотрели дверки, закрытые на изящный бронзовый крючок.

— Кажется, у вас есть поговорка: «шутка друга — слаще мёда», проговорил Мурадов и открыл ставни. — Мы пока не друзья, да и шуток не шутим. Но мёд натуральный, горный.

В коробе стояла колба, заполненная прозрачной желтоватой тягучей жидкостью. В ней, накрытая полностью, была закреплена отрезанная голова. Абдусалама я видел лишь однажды, мельком, в том досье, что показывал мне в машине Головин. Но узнал его сразу.

— Враг, подаривший голову твоего врага, — начал Нариман, а скептик с фаталистом в один голос заорали: «Всё равно враг!». Хорошо, что он их не слышал. И очень хорошо, что мне удалось сохранить невозмутимое лицо, словно мне по три раза на дню дарят чьи-то головы. — разумеется, не друг, — завершил он. — Но я повторю при уважаемом Михаиле Ивановиче, что приношу извинения за ошибку своего человека. И его голову.

— Я принимаю и то, и другое, Нариман, — ответил я, удачно сообразив отхлебнуть чаю. Поэтому голос звучал нормально, почти по-человечески. — И чтобы не пошёл слух, что Волковы оставляют дорогие подарки без отдарков — прошу в ответ принять и мой дар.

Засунув руку во внутренний карман, я осторожно достал шкатулку и поставил перед ним. Брови сенатора поползли наверх, самообладание он сохранял на одной силе воли. А её у него явно было предостаточно. Казалось, все глаза за этим столом сошлись на серебряной коробочке. Даже голова Абдусалама смотрела в ту же сторону со смертельным интересом. Ну, или это свет так неудачно падал.

— Это то, о чём я думаю? — громким шёпотом спросил Мурадов, ни к кому конкретно не обращаясь, словно сам у себя.

— Открой, — посоветовал я. Он быстро и как-то остро глянул на меня и протянул руки к подарку. Открыл. И на хищном лице отразилось священное восхищение и детский восторг, смотревшийся совершенно неожиданно.

— Я, Дмитрий Волков, при свидетелях дарю тебе, Нариман Азиз-оглы Мурадов, принадлежащий мне Осколок Черного Камня Каабы, — слева и справа кивнули Второв и Сулейман, подтверждая, что услышали и запомнили мои слова. — Ты лучше меня знаешь, что он не имеет цены. Я ничего не прошу взамен. Но если этот подарок сможет хоть немного улучшить отношения между моими и твоими единоверцами — я буду счастлив.