— Садись, Дима. Сейчас быстро пробежимся по фактам — и наверх, пока мои гости не упились или передрались, — по-деловому сказал хозяин, сев за стол и приглашающе махнув мне на стул рядом.

— А могут? — ошарашенно спросил я, продолжая осматривать каюту.

— Разумеется, могут. Они же живые люди. Притом изнежены вниманием и почтением. А тут когнитивный диссонанс, как нынче модно говорить: пригласили и оставили на произвол судьбы. Только безлимитные напитки и спасут, больше нечему, — с легким раздражением ответил Второв, выдвинув из сплошной, как казалось, дубовой столешницы какую-то интерактивную панель и увлеченно водя по ней пальцем. Новейших технологий он явно не избегал — об этом хором говорили голографическое приглашение, космолет-трансфер и то, что откуда-то забил луч света, спроецировавший на свободную дальнюю стену какие-то карты и копии документов. — Смотри, Дима: вот та самая грамотка. Князь пишет, что предъявителю по его слову требуется выдать пять сундуков заветных. И ни слова о содержимом. Посмотри на подпись — видишь две черточки на виньетке последней буквицы?

— Да. Неровные, как и весь текст. Видно, что рукописный, но рука нетвердая, как после болезни. Или пыток, — заинтересованно предположил я.

— И мои так же предположили. А тот факт, что нашли грамотку в овраге, с пятью богато одетыми и вооруженными трупами, и еще тремя попроще, позволяет судить, что сигнал князя его люди считали верно — проговорил Второв.

— Можно узнать, где именно? — интерес во мне разгорался. Ну а кто бы упустил такую тайну и такое приключение?

— Разумеется. При раскопках въездной башни в Старице нашли. Прямо во рву, далеко оттаскивать не стали, видимо. А то, что одежда и оружие сохранились, вероятно, говорит о том, что забрать их местным что-то не позволило. Как думаешь, что? — он посмотрел на меня с таким прищуром — куда там Головину.

— Зарок, полагаю. Клятва князю. Честь, если коротко, — предположил я, — тогда она, как Вы справедливо заметили, имела вес и значила гораздо больше.

— Резонно, — довольно кивнул Михаил Иванович, — поэтому факты говорят нам, что по тайному знаку князя его люди ликвидировали группу явно серьезных ребят. Полагаю, что боярских. Пара моментов позволяют предположить, что Шуйских.

— Опять эти «левые», — не удержался я и сморщился.

— Поясни? — заинтересованно повернулся ко мне старик.

— Ну, шуя и десница, левая и правая руки. Шуйские — те, кто стояли ошуй, по левую руку. Про них в истории Руси и российской столько дряни — лопатой не отгрести. Даже жалею, что ни про одного Десницына ничего не известно. Как будто и не было их. Или и вправду не было? — я посмотрел на хозяина.

— Были, Дима, были, — медленно проговорил он. Нажал что-то на той интерактивной панели, что висела перед ним, встал и переставил свой стул ближе ко мне. Что там было с той стороны картинки, куда он нажимал — я не видел, панель была с моей стороны матовая и с ожидаемым двухцветным кругом посередине.

Дверь открылась бесшумно. Заехал сервировочный столик и вслед за ним — мужчина средних лет. Невысокий, с пузиком, даже, кажется. Но походка, взгляд, и что-то еще, неуловимое, но явно ощутимое, говорили — опасность! Я непроизвольно чуть отодвинул стул от столешницы, повернув его в сторону двери. На появившемся столике лежала большая белая льняная салфетка, из-под которой пахло свежим теплым ржаным хлебом, чесноком и чем-то мясным. А посередине она была приподнята пирамидой, словно скрывала собой бутылку или графин.

— Дима, знакомься: мой помощник Федор. Очень ответственный и профессиональный, эрудит и умница, — представил вошедшего хозяин. Мы пожали руки под краткое «Дима — Федор». Голос у помощника был глуховатый, но не по росту басовитый. Ладонь жесткая, причем как-то непривычно, будто мозоли были не только там, где у всех, но и на пальцах: подушечках и кончиках. Опасное такое расположение, тревожное. На умницу, эрудита, гитариста или скрипача Федя похож не был. На убийцу — пожалуйста. На непривычно трезвого патологоанатома — вполне. Больше всего, почему-то — на Мистера Белого из «Бешеных псов», только чуть пухлее, как тот, наверное, выглядел бы, переживи он лихие девяностые.

Он убрал салфетку ловким незаметным движением фокусника или ниндзя, и на столике появились графин в ведерке со льдом, пара лафитничков, один в один как у меня дома, нарезанная буженинка, блюдо с соленьями и глубокая блестящая посудина, похожая на салатницу, наполненная маленькими греночками, в середине каждой из которых высилось что-то беловато-кремовое, исходящее паром. «Когда-то их великолепно приготовляли в „Славянском базаре“» — мгновенно влез облизнувшийся внутренний реалист.

— Помнится, в нашу первую встречу ты пил джин. Я же предлагаю отдать должное бессмертному меню профессора Преображенского, — старик смотрел на столик, и, как бы ни противоречиво это выглядело в связи с его образом, натурально исходил слюной.

— С радостью, Михаил Иванович, с огромной радостью! — мой энтузиазм был также неподдельным.

— Только ракового супу не будет — не люблю. И холодными закусками, вопреки заветам Филиппа Филипповича, мы пренебрегать не будем. Ты к квашеной капустке как? — в нем, казалось, плескались через край торжественное предвкушение и необъятное благодушие.

— Со всей пролетарской любовью, а ежели еще и с яблочным соком — берегите ее от меня, могу сожрать, — его вожделение и слюноотделение оказались явно заразными.