Подумав немного, Берке изрек свое безапелляционное решение.

— Хорошо! Мы подождем неделю до окончания выборов.

'Ну вот, еще неделю я выиграл! — Мысленно поздравляю себя, поскольку считаю, что время играет на моей стороне. Я верю в предсказание Иргиль и жду, что со дня на день, должна прийти весть о смерти Улагчи. Она многое изменит и уж точно произведет переоценку ценностей в голове Берке.

Склоняю голову в знак почтительности к словам мудрого нойона, но исподволь слежу за происходящим. Вижу, как вдруг из крайнего угла юрты к Берке шмыгнул его доверенный слуга. Наклонившись к самому уху хозяина, тот что-то взволновано зашептал.

Вцепляюсь взглядом в лицо Берке, пытаясь уловить по нему смысл сообщения. И не зря! Привычно-непроницаемое выражение на миг сползает со скуластой физиономии, открывая гримасу удивленного потрясения и нежданной радости одновременно.

«Готов побиться об заклад, — мысленно оцениваю свое наблюдение, — такие эмоции могла вызвать только одна новость в целом Свете!»

На лицо Берке вновь легла обычная невозмутимая маска, но поведение его все же изменилось. Он как-то уж слишком живо начал сворачивать прием. Ничего больше не говоря, словно судьба герцогов его вдруг перестала интересовать, он махнул на меня рукой, мол иди, я тебя больше не задерживаю. Более того, он поднялся еще до того, как я покинул юрту, что было просто немыслимым нарушением этикета.

Уже на самом выходе отмечаю, как Абукан бросает удивленный взгляд на дядю и, мысленно усмехнувшись, выхожу наружу.

Вдыхаю полной грудью чистый воздух.

«Догадки — это, конечно, хорошо, но лучше было бы точно знать, что за новость пришла к Берке! — На миг задумавшись, как это можно сделать, вдруг отметаю все варианты, как ненужные. — К чему суетиться, ведь и дня не пройдет, как начавшиеся события сами все расскажут!»

Уже вскочив в седло, оборачиваюсь к Еремею.

— Пусть твои ребятки аккуратно последят за ордынским лагерем. Хочу знать любые мелочи. Куда поскачут гонцы? Начнут ли сворачивать лагерь? Как будут действовать? Будет ли больше суеты и неразберихи? В общем обо всем, что хоть на йоту выбивается из привычного, я должен узнать немедля!

Площадь перед базиликой Ахенского кафедрального собора до предела заполнена простым народом. Развлечений у нынешних горожан немного, а тут такое событие — коронация самого императора. Людей набилось на площади, яблоку некуда упасть, но внутрь простой люд не пускают. В соборе только аристократия. От входа, та, что попроще, и чем ближе к алтарю, тем все выше и выше рангом. Все три светских курфюрста: герцог Саксонии Альберт I, маркграф Бранденбурга Иоганн I и герцог Баварский Людвиг II Суровый стоят слева от аналоя, на котором разложены королевские инсигнии: меч Карла Великого с поясом, плащ с застежками и жезл со скипетром и короной.

Я стою чуть подальше в тени огромной колонны и смотрю как с противоположной стороны, стараясь не трястись от волнения, к алтарю идет худенький испуганный мальчик. Это без пяти минут новый император Конрадин I и волноваться ему совершенно не о чем! Сегодня лишь помпезно-торжественная декорация ко вчерашнему событию. Вчера, без всякой помпы, в зале Ахенского дворца прошло голосование курфюрстов. Где, шестью голосами из семи, король Богемии, по понятным причинам, отсутствовал, юный Конрадин был избран королем Германии и императором Священной Римской империи. Сегодня лишь завершающий акт многомесячного спектакля, главным режиссером которого, не без оснований, я могу считать самого себя.

Тем временем церемония движется своим чередом, и архиепископ Майнца, Герхард фон Даун уже устремился навстречу малолетнему императору. Взяв того под руку, он повел его к аналою. Там, одевая на Конрадина пояс с мечом, он до неприличия долго провозился, пытаясь приладить богатырский размер к худенькой талии ребенка. Наконец справившись, он выпрямился и, не смущаясь того, что конец длинных ножен волочится по полу, торжественно произнес:

— Прими этот меч, Конрадин, и сокруши им всех противников Христа, варваров и плохих христиан, что…!

Перестаю вслушиваться в монотонную речь архиепископа и иронично усмехаюсь.

«Хорошо хоть монголы этого не слышат!»

Закончив говорить, священник одевает на ребенка плащ и запястья.

— Пусть эта одежда напоминает тебе о том, — продолжает он торжественно бубнить, — какое усердие в вере должно воспламенять тебя…!

Еще пара минут торжественной бессмыслицы, и архиепископ вручает Конрадину скипетр и жезл. Маленькие ладошки мальчика едва могут удержать их, и во взгляде Герхарда фон Даун я замечаю искру презрительного сочувствия. Впрочем, это ничуть не мешает ему торжественно и велеречиво изречь.

— Пусть эти знаки служат тебе напоминанием в том, что ты должен с отцовской строгостью наказывать подданных и протягивать руку милосердия слугам божьим, вдовам и сиротам…!

Едва он закончил, как Арнольд II Изенбургский и Конрад фон Хохстаден, архиепископы Трира и Кельна, тут же помазали ребенка святым елеем и водрузили ему на голову тяжелую корону.

«Ну вот, кажется, дело сделано! — Мысленно поздравляю себя с успешным окончанием многомесячных трудов. — Теперь посмотрим, как долго юноша сможет противостоять своей трагической судьбе».