На четвертом посту по проволоке бегал не очень крупный «восточник» — молодой, должно быть, или уж так, ростом не вышел. Рекс заворчал, на что последовал немедленный оклик Гены, Гром отреагировал спокойно.

Метрах в двадцати впереди из полутьмы возникла рослая солдатская фигура в ватнике. Автомат в руках. Хищно блеснуло лезвие штык-ножа.

— Стой! Кто идет?

— Разводящий и группа усиления! — крикнул Грищук.

— Пароль!

— Камчатка! Отзыв?

— Чукотка! Разводящий ко мне, остальные на месте!

Ритуал был соблюден полностью. В качестве паролей и отзывов незамысловато использовались географические названия, как правило, близкие в сознании советского человека. Могло быть что-то вроде «Ашхабад — Ташкент» или «Минск — Брест». Или «Кама — Волга».

Грищук, привычным движением поправив автомат зашагал, захрустел сапогами по гравию. А я, глядя на ватник часового, начал как-то особенно ощущать прохладу осенней ночи. Горячка бега и быстрой ходьбы остывала, и в х/б сделалось зябко.

Караульные, поднятые впопыхах, тоже были в «бумажках», хотя наверняка под гимнастерки у них было что-то поддето.

— Слышь, земеля! — вполголоса вдруг окликнул меня один из них. — Ты чо, новенький, чо ли? Чо-то я тя ране не видал!

Говорил он с грубоватым диалектом, не то уральским, не то сибирским.

— Да, — спокойно отозвался я. — Вчера прибыл.

— А-а!..

— Тебе какое дело? — полуобернулся к любопытному Зинкевич. — Много знать хочешь? Ученый, что ли? Копченый!

— Да ладно, Ген, чо ты? Просто из интересу!

— Не Гена, а товарищ сержант. А молчание — золото…

— Группа, ко мне! — крикнул Грищук.

Из разговора с часовым выяснилось, что на четвертом посту все обстояло спокойно, а на пятом вдруг пес разразился диким лаем, взбудоражилась и псина четвертого поста… и пошла цепная реакция.

— Ясно, — сказал Гена. — Идем дальше.

На пятом посту церемониал повторился: пароль, отзыв… разводящий ко мне… А дальше темп событий резко ускорился.

— Где ты видел нарушителя? — спросил Зинкевич.

— Ну… — неуверенно сказал часовой, — видел-не видел…

— Но собака же залаяла!

— Это да. Но, может, зверь какой…

— Тьфу! — сплюнул Грищук. — Часовой из тебя, как из говна пуля. Ладно! Где это было?

— Вон там, — показал рукой боец.

Пошли туда. Зинкевич включил ручной фонарик — тот был довольно мощный, светил неплохо. И тут мы увидали…

— Т-твою мать! — невольно вскричал Табачников.

В ограде зияла дыра. Сетка Рабица была явно распорота каким-то инструментом так, что мог, пригнувшись, пройти человек.

— Кучеренко! — окликнул часового Грищук. — А ты что, оглох, ослеп? Обоссался?! Здесь ведь возни минут двадцать, не меньше!

— Не!.. — испуганно вытаращился Кучеренко. — Не было возни!

— Заранее, — негромко сказал я. — Заранее эту дыру проделали…

— Точно, — кивнул Зинкевич. — Похоже на то. Но когда? И как?! По идее тут все перекрыто…

— Ну дак, — с философским вздохом произнес знакомый сибирский говорок. — Идея-то она идеей, а жизнь жизнью…

— Маркелов, не умничай, — велел Грищук. — А как они здесь друг у друга пост принимали?! Не видели, что ли, ротозеи?.. Кучеренко!

Тот подавленно молчал. Сказать было нечего.

Пока эти дебаты шли, наш помкомвзвода водил туда-сюда лучом фонаря. И тут…

— Стой! — вскрикнул я, схватив сержанта за руку.

— Что? — почему-то шепотом спросил он.

А я сам толком еще не знал — что. Просто в луч попало нечто, лежащее на земле. Какая-то тряпка, что ли.

Без раздумий я бросился вперед. Гром тоже. Мне пришлось раздвинуть дыру, чтобы он смог пробраться в нее, а я проник следом, чуть не зацепившись ремнем АКМ. Но ничего, все обошлось. Услышал, как за мною запыхтели, закарабкались остальные.

Тряпка оказалась рабочей рукавицей. Наполовину брезентовой, наполовину тканевой. Я поднял ее, осмотрел в свете фонаря.

— Новая, — вынес вердикт. — Новее не бывает!

— Значит, его, — озвучил Гена то, о чем я успел влет подумать.

— Гром, — я поднес рукавицу к носу овчарки. — След! Ищи!

Гром навострил уши, смешно задвигал носом, внюхиваясь. А вообще он напрягся, во всем его облике проявился азарт. Обнюхав перчатку, он пригнул голову, поводил ею из стороны в сторону… Замер.