Через какое-то время Нил Михайлович учудил ещё одну вещь – увёз из женского монастыря в Осташкове молодую послушницу Ульяну. Построил для неё персональный «кукольный» домик позади своего, двухэтажного. Там она всю жизнь и прожила. Детей у Ульяны не было. Как уж такое двоеженство Нила совмещалось с православной верой, неведомо.

Естественно, после революции прапрадеда раскулачили, реквизировали земли и имущество, и отправили в Сибирь. Жену с дочкой он, видимо, сумел «откупить» от этой участи. Из ссылки вернулся уже с подорванным здоровьем. Вскоре и умер, на родине. После его смерти обе вдовы дружили, помогали друг другу по хозяйству и в воспитании внуков. Ульяна опять надела рясу, которую называла «мантия». В деревне её называли бабкой Солодянкой. Была она добрая, любила детишек и даже в голодные времена всегда их угощала, чем могла.

Крепкий двухэтажный дом Нила Михайловича в Свищёво простоял больше ста лет. Родовое гнездо было продано наследниками в лихие 90-е из-за невозможности его содержать. Новые жильцы, местные чиновники, никак не могли там освоиться – думаю, их не пускал Нил. В этом году уже трижды перепроданный особняк был раскатан по брёвнам новым хозяином, предпринимателем из ближнего зарубежья. Ему понадобилась земля под домом…

Гл. 3. Унесённые революцией

Каждое лето мы приезжаем на пару дней на родину отца, в местечко Лесное Тверской губернии. Чудесные места. Красивые пейзажи, сосновые боры, лесные озёра с чистейшей водой, быстрые холодные речушки. По дороге – знаменитый Николо-Теребенский монастырь с обновляющимися фресками и чудотворными иконами.

Обязательно навещаем могилки наших родных. Прадед Иван и прабабушка Евдокия похоронены рядом, на старом деревенском погосте. Они жили «на сломе эпох», и судьбы их были также непросты, как и те времена.

Иван Владимирович Максимов (1876 – 1932), роду был крестьянского, рос обыкновенным деревенским мальчишкой. Правда, к сельскому труду склонности не имел и однажды даже, ненадолго, подался в рабочий класс. Работал на Путиловском заводе в Санкт-Петербурге, получал вполне достойную зарплату, около тридцати рублей в месяц (в семейных архивах сохранились расчётная книжка и пропуск). В свободное время любил прогуляться по Невскому в котелке… Наверняка, культурная программа этим не ограничивалась, но в семейной истории о ней достоверных сведений нет.

Со временем Иван приобрёл в Свищёво большой дом, землю, выездной экипаж с тройкой лошадей, семь коров и женился на богатой невесте, дочери мельника. Откуда же такое благосостояние у простого сельского парнишки и, немножко, питерского пролетария? Как оказалось, не был Иван Владимирович, по природе своей, ни крестьянином, ни рабочим. А был он, на самом деле (дальше начинается прямо «индийское кино»), незаконным отпрыском местного помещика, новгородского дворянина Ушакова, владельца усадьбы Климовщина. Отец, Николай Николаевич, от сына не отказывался, привечал и помогал, пока был жив. Даже, по семейным преданиям, хотел официально признать. Однако процедура усыновления и возведения в дворянское достоинство была достаточно трудной, такие вопросы решал лично император и то только за особые заслуги перед Отечеством. Да и законных детей у Ушакова было предостаточно… Мать Ивана, Анфису, он выдал замуж за местного крестьянина, но спокойной семейной жизни у них не получилось. Доживала свои дни Анфиса в барском имении, на птичьих правах.

На селе Ивана Владимировича называли «безрукий» из-за неспособности управляться с обычными крестьянскими работами. Зато картёжник он был изрядный, много выигрывал, много и проигрывал. Хозяйство, однако, не только не порушил, но и приумножил. Жена Ивана Владимировича, Евдокия Ивановна (1879 – 1950), была ему под стать, «безрукая» же. Она не любила заниматься работами ни в доме, ни в огороде. Любила читать, вышивать и летом ходить в лес за грибами и ягодами. Внуки помнят, как она варила варенье в медном тазу на керосинке под яблоней, и пекла вкуснейшие калачи. У неё, получившей в юности гимназическое образование, была большая библиотека (собрание сочинений князя Волконского, Салиаса, Эмара, подшивки «Нивы» за много лет). Она любила Пушкина и много знала наизусть. Евдокия Ивановна умела заговаривать хвори, и односельчане приходили к ней за помощью. Евдокия честно отказывала тем, кому помочь не могла, а кому могла, тем помогала, делая заговоры на воду и угольки.

У Ивана и Евдокии было четверо детей – три дочери и сын. Иван Владимирович мечтал о первенце и уже выбрал ему имя, а родилась моя бабушка. Её и назвали Александрой.

В семье Евдокию Ивановну необидно величали «преставленная». Чуть у неё что-то где-то заболит, она сразу ложилась на кровать и начинала блажить: «Ой, моя смертушка пришла», а Иван Владимирович бегал вокруг и причитал: «На кого ж ты меня оставляешь?!». Он умер в 30-х годах, не дожив до шестидесяти, а она пережила его на два десятилетия.

Во время революции, желая сохранить хотя бы что-то, Иван Владимирович сделал тайник под подоконником, который можно было открыть как изнутри, так и с улицы, и спрятал там самое ценное. Это, возможно, и помогло выжить семье в лихую годину, когда самого хозяина уже не стало – драгоценности сдавались в Торгсин, на вырученные деньги покупалось необходимое. Когда в 20-х годах стали реквизировать «кулацкое» имущество, забрали даже кресло Ивана Владимировича, на котором он сидел – прямо из-под него, подхватили на руки и пересадили на лавку. Кресло это потом долго стояло в сельском совете…