Майский день расцветает за окнами полупрозрачных витрин, когда Милка меня покидает. Я, отказавшись от фитнеса, решаю остаться, добить этот чёртов отчёт. Нужно сдавать документы налоговой! Я щепетильно ищу расхождения в книге расходов. Как вдруг надрывается мой телефон.

Вздрогнув, беру. Машинально бросаю:

— Кафе «ВитаМила», я слушаю?

На любой незнакомый номер я отвечаю подобным образом. Так как мой телефон указан в рекламных проспектах. Иногда нас бронируют, чтобы отметить какой-нибудь праздник. Иногда уточнить, где находимся, есть ли в наличии то, или это…

Но в этот раз голос молчит.

— Говорите, пожалуйста! Я вас слушаю, — повторяю, попутно считая в уме.

Горячей волной пробуждается нечто до боли знакомое в сердце, когда хрипловатый мужской баритон говорит:

— Виталина?

Я замираю, рука с калькулятором никнет. А ручка, упав со стола, с шумом катится прочь.

— Вита? Это же ты? — говорит вопросительно.

Сказать, что не я? Но зачем? От этого «нет», не исчезнет внезапная связь между нами. Боже мой! Двадцать лет прошло, а я всё ещё млею от голоса. Всё это — сон…

— Это я, — отвечаю я твёрдо.

Он усмехается, слышу:

— Я знал. Ты такая же. Даже голос такой же, как был.

Я озираюсь, смотрю сквозь витрину на улицу. Кажется, он наблюдает за мной? Только, как он узнал о кафе? И вообще! Он не может быть здесь. Он уехал! Уехал.

— Вита? — хрипит Богачёв, — Ты же узнала меня?

Сказать — не узнала? А что это даст? Ведь звонок поступил. И не только в смартфоне. В душе! Его голос. И боль, что оставил когда-то на память. Горит, кровоточит. Ждёт выхода.

— Узнала, — роняю, — И что?

— Твой номер, — он выдыхает, — Ты не стала менять его.

Намекает? Специально ждала. Ожидала, что он позвонит. Потому не меняла! Хочется жёстко ответить ему, отключить телефон. Я не меняла его потому, что забыла. Ленилась давать новый номер друзьям и родным. А потом вовсе стало непросто сменить. Бизнес, связи, контакты. А он ни причём!

— Не обольщайся, Никита. Это не из-за тебя, — повествую спокойным уверенным тоном. Горжусь собой, чёрт побери!

— А я в Питере, — делится он.

Замираю. Отведя телефон от лица, вижу номер. И местный, российский придаток «+7». Он же был за границей? Насколько я знаю, в Канаде. Последние несколько лет. Вернулся? Давно?

— И что? — повторяю, желая понять, что он хочет.

Богачёв тянет время, слова подбирает особенно тщательно. Сложно, наверное, спустя столько лет:

— Понимаю, что ты не захочешь. Но… Всё же спрошу. Может, встретимся?

Тихий смешок вырывается, он его слышит.

— Зачем? — говорю.

— Как зачем, — он вздыхает, — Просто хочу тебя видеть.

— А я не хочу! — отвечаю поспешно. Наверное, слишком поспешно? Не похоже на правду. Я не знаю, хочу, или нет…

— Я бы хотел объясниться.

— Не стоит, — роняю уверенно, — Я давно отпустила тебя, и живу своей жизнью. И мне всё равно, где ты. Там, или здесь.

Говорю, а у самой сердце стучит так надрывисто, гулко. Что боюсь, он услышит его. Потому тороплюсь завершить разговор:

— Извини, мне пора.

— Вита, стой! — окликает.

Молчу.

Он роняет:

— Прости.

Я кладу трубку раньше, чем что-то ещё прозвучит. Совершив пару вздохов, замечаю, что скомкала лист. Документ для налоговой явно испорчен! Придётся печатать по новой. Может, добавить его телефон в «чёрный список»? Тогда будет проще представить, что это привиделось мне.

Отец ушёл от нас достаточно рано. Мне было одиннадцать. Я помню, как он с чемоданом стоял у двери и прощался со мной. Помню тёплые папины руки, раскаяние в голосе:

— Малыш, ты же знаешь, что я тебя очень люблю.

— А почему тогда ты бросаешь меня? — прошептала сквозь слёзы.

— Не тебя, — он вздохнул, — Не бросаю.

Это было последнее наше объятие. Папа уехал в Израиль. Обнаружил еврейские корни по матери. Женился на той, кому письма писал, ещё будучи в браке с моей.

Он много раз приглашал меня в гости. Но видя мамино лицо, я не ехала. Жалела её! Представляла, как буду в Израиле, с новой отцовской семьёй. А она будет здесь, в одиночестве. Нет, у матери были мужчины! Но замуж она так и не вышла. Предпочла быть свободной от клятв.