А ты стала вредной. Нет, ты всегда была вредной, свободолюбивой! Но в период второго триместра твой несносный характер стал практически невыносим.

— Хны-хны-хны! — подтирала распухший нос, когда мы сидели в кино и смотрели комедию.

— Чего ты? — пытался понять.

— Не знаю! Мне котика жалко, — продолжила всхлипывать ты.

— Какого?

— Того, что в подъезде живёт. Давай мы купим ему что-нибудь на обратном пути?

Я утешал, заверяя тебя:

— Обязательно купим!

Мы шли из кино, покупали пять детских сосисок. А пока успевали дойти до подъезда, ты съедала их все.

Твои вкусы менялись так быстро.

— Как ужасно быть беременной зимой, — ты страдала, — Летом, что хочешь есть! Фрукты и овощи.

— Так у нас и зимой в магазинах, что хочешь, — говорил вопросительно, — Что хочешь? Скажи!

Ты стыдливо кусала губу:

— Это не я, это Майя.

В конце концов, ты согласилась с предложенным именем.

— И что хочет Майя? — шептал в твой пупок.

— Ежевику, — по-детски кокетливо ты отводила глаза.

— Ну, желание Майи — закон, — я вздыхал, представляя, что если в ТЦ не найду ежевики, то куплю ежевичное… что-нибудь. Джем, или может быть, йогурт? Хотя, может случиться и так, что пока я вернусь, ты уже перехочешь.

— Мам, ну не хочет она выходить замуж, пока не родит, — объяснял своей матери.

— Не по-людски это, Костя! Ребёнок родится в неполной семье.

Я убедительно врал:

— Мы поженимся после. И мою фамилию дочке дадим.

Хотя не имел никакого понятия, что будет с нами. Позволишь ли ты мне вообще называться отцом? Или нет…

— Чего вы тянули с замужеством? — мама никак не желала понять, — Столько лет вместе, и что? Не могли пожениться сперва?

«Прежде, чем спать», — говорил её взгляд. Вот бы она удивилась, узнав, что не спали.

А мне было всё равно! Я решил для себя, будь, что будет. Одно я знал точно. Не брошу тебя никогда! Только если… сама не уйдёшь.

«Моя милая рыжая девочка! А знаешь ли ты, какой день стал счастливейшим днём в моей жизни? И его, вероятно, ничто не затмит. Это день, когда я стал папой…».

Я не о Тохе сейчас, я о Майке. Когда родился наш сын, я был счастлив вдвойне. Но тогда, на обочине, в пробке из множества разных машин, держа на руках нашу кроху… Я умер, наверно. И тут же воскрес!

Ты кричала, рожая. А я не боялся смотреть. Даже сам удивился готовности видеть всё это. Мне не было страшно, противно. А вот боль была явственной. Я её ощущал, как и ты! Пачкал руки в твою ярко-алую кровь. И пытал акушерку. Той стала случайная женщина-ветеринар:

— А так и должно быть?

— Головка ребёнка большая, порвёт изнутри, — заявила она.

— Боже, — зажмурился.

— Эти порывы не страшно! Они зарастут. А иначе никак, — успокоила Клава.

Всё было как будто в тумане, во сне. Не со мной…

— Ещё одна схватка! Держите её, — завела она вверх твои ноги. Ты упиралась ступнями в проём.

И было уже всё равно, что машину придётся сдавать в таком виде. Что друзья мельтешат позади. Толик курил одну за другой. А Дымцов блеванул с непривычки. Всё исчезло! Остались твои босоногие ступни на уровне глаз. Округлости розовых пяток. Вишнёвые ногти. Точно такие же были у Милки. Вы с ней, в последнее время, частенько встречались. Она занималась твоим внешним видом. Говоря, что беременность — это не повод не следить за собой.

— Костяааааа! — простонала болезненно. Так, что меня окатило горячей волной.

— Я здесь, моя девочка, здесь, — зашептал, обхватил твою щиколотку.

— Ааааааа! — закричали вы вместе с Миланой.

И ребёнок родился на свет. Акушерка по имени Клава поймала его в полотенце. Отёрла, держа на весу.

— Давай, папа, режь пуповину! — сказала она.

— К-как, резать? — оторопел я.

Тёмная нить пуповины тянулась от Майки к тебе.

— Обыкновенно! Ножницами, — бросила Клавдия.

Было стыдно смотреть, как дрожат мои руки. Когда я поднёс их к той самой связующей нити. И, прежде чем резать, спросил:

— Им не больно?

— Им холодно! Режь, — торопливо заверила Клава.

Полукружья сомкнулись. Кусочек отрезанной плоти повис с двух сторон. Она ловко его подхватила, завязала на тельце у Майки большой узелок.

— На, держи! Я займусь её мамкой.

Мне на руки лёг перепачканный кровью комок полотенец. Но даже сквозь эту родильную кровь я увидел такую же светлую кожу, и нежный пушок рыжеватых волос надо лбом.