Юная художница-сирота, живущая в детдоме, знает: ее отец жив. Но ей никто не верит, считая сумасшедшей. Получит ли Сима то, о чем так сильно мечтает, или оставит иллюзии ради счастья человека, который в ней очень нуждается?
Мужчина в черном пальто
Не успела Сима ступить на покрытую инеем дорогу, как тут же появился он. Мужчина в длинном черном пальто. Его фигуру можно узнать даже издалека: не спутаешь ни с кем. Каждый раз он будто нарочно выжидает, чтобы выйти на улицу в одно время с Симой и испортить ей прогулку. Он будто заодно с теми, кто утверждает, что она никогда не найдет отца.
Пальцы рук покусывают мелкие противные мушки страха, ноги наливаются тяжестью. Сейчас бы убежать обратно - пролезть между широкими прутьями приютского железного забора, тайком войти через черный ход со сломанным замком, забраться на последний третий этаж и оказаться в безопасном месте - подсобной чердачной комнатке. Но вместо этого Сима прячется под ближайший подъездный навес многоэтажной общаги и забивается в паутинный сырой угол.
Незнакомец приближается. Его прихрамывающая походка отбивает неровный такт в ушах, хотя из убежища за деревьями виднеется только маленький квадратик дороги, и там никого нет.
Сима кладет голову на колени, закрывает глаза и словно попадает в другой мир. Легкой быстрой походкой к ней идет высокий молодой мужчина в синих спортивных штанах и такой же ветровке - совсем не по погоде. Он улыбается, а его большие голубые глаза будто излучают свет. Сима с трепетом смотрит на него и протягивает руки.
– Папа?
Он подходит, наклоняется, закрывая ее собой от всего враждебного и пугающего.
– Я с тобой, я тебя не брошу, – говорит он красивым бархатным голосом. От него пахнет полевыми цветами, свежей древесиной и масляными красками. Сима порывисто обнимает его, но ее руки захватывают лишь пустоту.
Она изумленно открывает глаза.
Рядом никого нет.
Только шаги мужчины в пальто раздаются так громко, будто звучат в ее голове.
Сима всем телом прижимается к стене, не обращая внимание на сырость и грязь. Хотя этого можно не делать. Неважно, заметят ее или нет. Главное – она не увидит незнакомца даже мельком.
Для этого достаточно снова спрятать лицо в колени и крепко зажмуриться.
Но когда идешь по дороге – лучше держать глаза открытыми. Иначе можно упасть. Или, что еще хуже – налететь на человека.
Или – налететь на этого человека.
Сима передергивает плечами, плотнее укутываясь в линялую коричневую курточку со стразами. Не потому, что продрогла, хотя и это тоже. Просто однажды случилось то самое, что хуже некуда. И теперь достаточно лишь подумать об этом, чтобы ее снова затрясло от ужаса.
***
Это произошло примерно год назад, тоже зимой, только тогда был не мороз, а слякоть, и лужи хлюпали под ногами. Сима помнит, как сейчас: ее собрались переводить в новый детдом. Не в больницу, не в интернат для отстающих, а в самый обыкновенный детский дом для обыкновенных детей. И не в какую-то захолустную деревню или старенький городок – таких она перевидала множество. На этот раз ее везли в самое сердце Золотополя.
Столица! Душа замирала, когда Сима представляла огромный город с таким красивым звучным названием. Ей виделись гигантские небоскребы с сияющими на солнце окнами, роскошные парки с аттракционами, много зелени, много машин, много людей – все, как в одном из фильмов, куда их однажды сводили на какой-то праздник. Сима до сих пор помнит свой восторг: цветные картинки плясали перед глазами и будто кричали яркими красками, что все ее мечты непременно сбудутся, иначе и быть не может. «Золотополь», – повторяла она про себя, засыпая, и хотела, чтобы ей приснился папа, живущий в одной из величественных золотистых многоэтажек. Наконец-то! Сердце волновалось и трепетало от предвкушения встречи. Где же еще такому талантливому художнику находиться, как не в столице с миллионом возможностей?
В дороге Сима заснула. Может быть, потому, что ей приказали выпить ту самую таблетку – одну из тех, которые она раньше благополучно прятала под матрас или выбрасывала в окно, пока никто не видел. Но на этот раз номер не удался: вреднопакостная медсестра напоследок сама проследила, чтобы она не только проглотила, но и запила предательский белый кружок, похожий на маленькую пуговицу, оторванную с белой праздничной блузки. И как ни силилась Сима держать глаза открытыми, они все же закрылись, и она пропустила торжественный въезд в Золотополь. Конечно, никто с фанфарами ее не встречал. А когда ее грубо пнула в бок одна из воспитанниц, которую тоже везли в новый детдом, Сима открыла глаза и резко выпрямилась.
Первое, что она увидела – панельную многоэтажку, похожую на башню, с единственным подъездом и маленькими окнами, которые смотрели серо, мрачно, как исподлобья, и уж точно не отливали золотом. Она шпилем поднималась в небо и возвышалась над приземистым трехэтажным домом из темно-красного кирпича, построенном в старинном стиле, отчего выглядел еще мрачнее невзрачной многоэтажки. Дом окружал двухметровый железный черный забор с жесткой сеткой. А между ним и «шпилем» скромно пролегала узенькая щербатая дорога, по которой едва ли разминутся два автомобиля.
Выйдя из бусика, Сима тут же вдохнула сухой и холодный воздух, который больно резанул горло. Конечно, это не Лазурит, приморский городок с его влажным мягким климатом, откуда их привезли, и где она прожила целых два года – настоящий рекорд, если учесть, что дольше года ее нигде не держали. Или не выдерживали. Ну кто как говорил, это неважно. Важно то, что теперь она жила в столице – пусть и не в самом ее сердце, а на окраине, на отшибе, что тоже неважно. И то, что ее привезли в детдом для детей со странностями, а не в обычный, как обещали – пара пустяков. Если Лазурит Сима успела исколесить вдоль и поперек, то и этот город она покорит. Когда-нибудь. Она найдет отца, как бы он от нее хорошо ни прятался. А он и не прячется. Он ждет. Он просто не знает, где ее искать. Наверное, от отчаялся. Опустил руки. Потерял след.