— Да, бабушка.

— Иди обедать, пока всё окончательно не остыло.

— Мне бы сполоснуться, а то я весь потный.

— Беги к себе в комнату, сейчас велю тазик принести.

Небольшой тазик с тёплой водой и пару полотенец притащила уже знакомая девчонка. Поставила таз на стол и отошла к дверям, ожидая дальнейших указаний.

Ухмыльнувшись про себя, я скинул рубаху, и вымочив полотенце, хорошенько растёрся, а потом вытерся вторым.

Тело у Александра неплохое. Не культурист, но и не дрищ. Так что, перед девушками не стыдно голым торсом посверкать. Мне на такие смотрины фиолетово, а им в радость.

— Чистая рубаха есть? — повернулся я к девушке, застывшей у дверей каменным изваянием.

— Ой, — опамятовала она, — Сейчас принесу. Мы вчера сундуки разбирали, да одежду развешивали. Была там пара рубашек вам по размеру.

К бабушке я спустился умытый, и почти причёсанный. Об свою курчавую шевелюру Александр уже не один гребень сломал, так что стрижётся он коротко, ровно настолько, чтобы хватило мокрой ладонью кудряшки в относительный порядок привести.

— Долго ты ходил. Умаялся наверное. Что интересного увидел? — начала бабушка расспросы, пока служанка наливала мне ещё парящую похлёбку

Хитра бабуля… Обед у неё остынет. А то я здоровенную русскую печь на кухне не видел. Она даже зимой пару дней тепло держит, а недавно истопленная вмиг любое блюдо подогреет не хуже микроволновки.

— Грибы появились. В молодой сосновой роще, на солнцепёке, уже маслята вылезли, а на лугу шампиньонов полным-полно, — доложил я обстановку, перед тем, как взяться за ложку.

— О, дело. Сейчас баб пошлю, пусть соберут. А ты откуда про грибы знаешь? Вроде я тебе про них не рассказывала?

Упс-с, прокололся. Воспоминания из прошлой жизни за личный опыт Александра выдал.

Стоит заметить, что воспоминания этого Пушкина серьёзно расходились с тем, что пишут в учебниках. История, безжалостно выхолощенная социалистической пропагандой и цензурой, преподносит нам Арину Родионовну, как единственный светоч, приобщивший великого поэта к русскому языку. Ещё бы, в стране рабочих и крестьян только неграмотная крестьянка могла быть признана воспитательницей поэта. «Историки» даже стихи Пушкина приводили в доказательство, изрядно при этом лукавя.

Например, стихотворение «Наперсница волшебной старины…» считалось посвященным няне. Ссылаясь на строки о «веселой старушке» «в шушуне, в больших очках и с резвою гремушкой», литературоведы социализма опускали следующие далее строчки о полувоздушном стане, локонах, дорогих французских духах и жемчугах на груди. Понятное дело, что здесь Пушкин описывал вовсе не крепостную нянюшку, а свою бабушку-аристократку.

Запомнился Александру и случайно подслушанный разговор бабушки с какой-то незнакомой тёмноволосой осанистой дамой:

— Очень не по душе мне было, — рассказывала ей Мария Алексеевна, — Что детей в семье воспитывают на французский манер и говорят меж собою лишь по-французски… Все гувернёры — иноземцы, а моя Наденька обращалась с Сашей слишком уж сурово. Иногда она по нескольку дней с моим внуком не разговаривала, чтобы его наказать! Или Сашу в угол на полдня сажала, выгородив его тяжёлыми стульями. А мне внучонка жалко, хоть плач. Он же дитя — дитём. Неуклюжий был, нерасторопный. Вещи часто терял, а над ним смеялись. В таких случаях прибегал он ко мне, да прятался в большую корзину с рукодельем. Пришлось мне купить имение Захарово. Там в доме уже мои порядки царили.

— Что за свои порядки? Какие же? Расскажите, это так интересно, — оживилась гостья.

— Я всем запретила говорить по-французски, разогнала иноземных гувернёров, оставив при мальчике лишь няню Арину да дядьку-воспитателя Никиту. Дядька Сашеньку и плавать научил, он грамотным был, сказки для него часто сочинял. Саша, вместо званых вечеров и обучению танцам, бегал по всей усадьбе и с крестьянскими ребятишками в их игры играл. За лето, как поменяли парня — он себя счастливым почувствовал, интерес к жизни появился, равно, как и сто вопросов в час. А уж каким озорником стал, не передать. Вовсе не тот тюхтя, что из города приехал.

Хех, как я лихо, под воспоминания, сметал и похлёбку чечевичную с рябчиком, и половину того молочного поросёнка, что со вчера остался.

— Саша, ты наелся? — забеспокоилась бабушка, когда я всё смолотил с небывалой скоростью, — А то у меня ещё расстегай с сомятиной есть и пироги сладкие сейчас принесут под чай.

— Это я во время прогулки аппетит нагулял, но нет, больше ничего, кроме чая не нужно, иначе лопну и тебя обрызгаю, — отошёл я шуткой из своего мира, изрядно развеселив бабулю, — Ты мне лучше вот что подскажи, не завалялся ли у тебя случайно перстенёк какой, необязательно из дорогих, лишь бы на палец налез и туда камушек небольшой можно было вставить? — бессовестно воспользовался я её отличным настроением.