Невольно мне вспомнился далекий сорок первый год, остров Бьёрке, рассказы бойцов, переправившихся с материка. Тогда им, бредущим напролом через лес, ошеломленным неожиданным отступлением и всем ходом боев, складывавшихся не так, как учили, достаточно было услышать несколько автоматных очередей и крик "Окружили!", чтобы впасть в отчаяние. А сейчас навстречу нам шли солдаты, у которых вдосталь было и автоматов, и самозарядных винтовок, и, главное, светилась твердая уверенность в глазах. Это было совсем иное войско, вкусившее счастье побед, проникшееся ощущением своего боевого превосходства над врагом. Слово "окружение" им тоже было знакомо, но окружали не их, а они.

Конечно, и такие могли не взять какой-нибудь высоты или отступить под напором превосходящих сил. Но именно отступить, а не побежать. Потому что тот, другой, период войны был пережит, выстрадан, как тяжелая, но преодоленная болезнь. Пусть не ими, их старшими братьями. Но иммунитет перешел и к ним. И снова заболеть они уже не могли. Да, передо мной проходила новая армия, армия конца сорок третьего года, обновленная не только оружием и людьми, но и всем своим духом. Право же, этим нельзя было не гордиться.

– Товарищ капитан, - прервал мои размышления шофер, краснофлотец Шведов, когда наступленье-то начнется?

– А вам самому как кажется?

– Да вроде бы скоро должны. Вон сколько войск, да и техники разной...

– Вот и я думаю, что скоро. А когда именно - через месяц или через два, мне это известно не больше, чем вам.

– Скорей бы уж, - вздохнул Шведов.
– А то надоело взаперти сидеть...

Проскочив разбитый, закопченный Ораниенбаум, мы выехали на пустынную грунтовую дорогу. То и дело приходилось петлять, объезжая воронки, оставленные снарядами. Пробуксовывали колеса в раскисшей глине. Мелкая сетка дождя затушевывала стволы высоких акаций, выстроившихся по обеим сторонам дороги. Но и через эту сетку видны были раны, оставленные на их коре стальными осколками. Иные деревья были и вовсе безжалостно расщеплены, другие, срезанные под корень, лежали на коврах из желто-бурой листвы. Сердце щемило от такого пейзажа.

Дальше - больше. За окном кабины замелькало то, что когда-то составляло улицу дачной деревушки. Деревянные дома были разнесены в щепы, от каменных остались груды мелкого битого кирпича. Видно, снаряды тут по нескольку раз попадали в одно и то же место.

Машина въехала на горку, знаменитую прежде своим пышным парком. Многие поколения искусных садовников трудились здесь, облагораживая растительный мир на радость глазу российских императоров и их семей. Парка теперь не было вовсе - будто прошелся тут кто-то с разбойным топором. Лишь кое-где среди щепы торчали безжизненные комли.

А вот какие-то черные руины. Что это? Ах да, здесь же был Екатерининский дворец. Рядом - остатки дачного садика. Помнится, тут на бронзовых пьедесталах гордо стояли мраморные статуи. Вон они, искалеченные, валяются на жухлой траве, среди потускневших осколков зеркального стекла и цветных ваз. Прекрасные дворцы и парки, шедевры зодчества и ваяния, которыми восхищался весь мир, превращены фашистами в груды щебня. И эти варвары мнят себя высшей расой!

Неожиданно из кустов вышел боец с автоматом и преградил нам дорогу:

– Дальше на машине нельзя, товарищ капитан. Обстреляют.

По узкой тропинке мы добрались до переднего края, в район наблюдательных постов. Лестница, привязанная к высокой сосне, привела меня в "воронье гнездо", укрытое среди хвои. С одной окраины Петергофа, разделенного фронтовой линией на две части, я рассматривал в стереотрубу другую половину города, находившуюся в руках врага.

С этими местами, проплывавшими в окулярах, у балтийцев была связана память о небольшой, но исполненной высокого трагизма странице из истории боев за Ленинград.

В начале октября сорок первого года, когда линия фронта вокруг города уже стабилизировалась, немцы продолжали атаковать позиции 8-й армии в восточной части ораниенбаумского пятачка, стремясь разделаться с неподатливым плацдармом у себя в тылу. Тогда-то флотское командование и решило высадить в Петергофе тактический десант, который в случае удачи мог бы обеспечить соединение плацдарма с ленинградской группировкой.

Ночью 5 октября катера со шлюпками на буксире тихо подошли к берегу в районе Нового Петергофа. Они доставили из Кронштадта около 500 моряков. Основу отряда составляли матросы из учебного отряда, с линейных кораблей "Октябрьская революция" и "Марат", курсанты Военно-морского политического училища. В десант взяли только добровольцев, членов партии и комсомола. Командовал отрядом полковник Андрей Трофимович Ворожилов из кронштадтского учебного отряда, комиссаром был назначен опытный политработник полковой комиссар Андрей Федорович Петрухин.

Бой вспыхнул сразу после того, как на берег высадилась разведка. Основные силы высаживались уже под огнем. Вооруженные винтовками, гранатами, пистолетами и финскими ножами, моряки быстро продвинулись вперед. Бой откатился от берега и заполыхал где-то в глубине немецкой обороны...

Радиосвязь с десантом установить не удалось. Катера с боеприпасами, отправленные следующей ночью из Кронштадта, не пробились к берегу - их встретил плотный огонь. Не сумели установить связи с десантниками и в последующие сутки. Следы отряда потерялись, судьба его оставалась неизвестной. Не было сомнений лишь в одном: в том, что моряки дрались до последнего.