Рован Сладкоголосый почтительно принял платок, поцеловал его, чувствуя пряный запах духов. Какие, однако, утонченные трактирщицы пошли в наши дни!

— Если я справлюсь, прекрасная госпожа, то оставлю его себе, на память.

Ему завязали глаза. Рован, вздохнув глубоко, помедлил, позволяя знакомой музыке течь сквозь тело и собираться в кончиках пальцев. Собираться, рождая в душе знакомое вдохновение. И заиграл.

«Быстрый ручей» потому так и назывался, что игрался донельзя быстро и требовал не только запоминания сложной партитуры, но и гибкости пальцев, чувства ритма, и смелости. Потому что темп игры только наращивался от такта к такту, чтобы к концу потерять всякую мелодичность, оседая в воздухе шумом горного ручья, бегущего по камням, поющему свою песню. Тори Безумный под конец своей долгой жизни все пытался передать музыкой полет бабочки, весенний ветер, шум дождя. Некоторые из его произведений так и считались неисполнимыми.

Пальцы привычно перебирали струны, завязанные глаза ничуть не мешали, даже наоборот. Помогали сосредоточиться на том, что звучало внутри, прежде чем зазвучать снаружи. Доиграв последний аккорд, Рован вслушался в тишину. Тишина была благоговейная. Только тогда он позволил себе сорвать с глаз платок и улыбнулся слушателям.

Госпожа Перл первая захлопала в ладоши, а за ней и все присутствующие. Лютнист картинно раскланялся. Послышались просьбы к лютнисту о песнях, а к трактирщице о том, что написано было мелом на доске у двери. Кивнув бродяге, дескать, располагайся как желаешь, та уже поспешила на кухню, как вдруг… да, вечное вдруг. Как вдруг в таверну ввалился староста. Нет, это уже потом разглядели, что староста, потому что сначала повскакивали все, и похватались кто за что, готовясь бить. Ибо страшен был староста, а еще разодран до крови, и выл, паки зверь алкающий, а из одежды на бедрах болталось нечто вроде лоскутка, так что те, кому померещилось, что ввалился в таверну то ли волк прямоходящий, то ли обезьян-переросток, не сильно и показалось, поелику волосат был староста до неприличия.

Госпожа Перл первая узрела то, что должно было, и пристукнула кулаком по стойке.

— А ну тихо все! Не видите — беда у человека случилась.

Увидели. Усадили за стол, а хозяйка дотянулась до бутылок на верхней полке, которые были предметом вожделенных мечтаний всей мужской части Видков, и плеснула в стакан чего-то, восхитительно пахнущего виноградом и дубовой корой. Жена старосты врала, что в бутылках приворотные зелья. Дескать, кто выпьет, тот и влюбится, но это она, вестимо, с зависти бабьей и незнания мужской натуры. Госпожа Перл так готовила, что на ней любой бы женился, будь она даже кривой и хромой. А уж приятностью хозяйку господь не обидел. Есть на что взгляд положить, есть что погладить, ежели не боишься без руки остаться.

Староста хлебнул, закашлялся, припал к стакану так, будто в последний раз, и потом, вздохнув, заговорил:

— Тролль. Беда, люди добрые. Там где мост, в горы подниматься, тролль сидит нынче. Никого не пропускает, ревет, камнями кидается, еле от него живым ушел, а вот кобылка моя… Моя девочка… Резвушка!

Староста пригорюнился, местные стали его утешать, кто как может.

Рован вопросительно взглянул на хозяйку, та шепотом пояснила:

— Хорошая кобылка была у старосты, Резвушка завали. Ходил он за ней, как за родной. Лучше бы жену его тролль забрал, право слово, и он бы не огорчился, и нам бы легче. Эй, люди добрые, кто будет пиво за мой счет? Сегодня даром наливаю, за упокой души Резвушки, да попадет она в кобылячий рай.

Горе тут же закончилось, даже у старосты, один доброхот вызвался сбегать до его дома, принести рубаху да штаны какие, все ж женщина тут и поэт столичный, неприлично!

— Да позови всех, кого встретишь, подумать надо. А ты, певец, сыграй им что-нибудь такое… задорное.

И монна Перл ненадолго скрылась на кухне. Поставила на поднос копченой рыбки, вяленого мяса, сухариков в перце, прочей какой снеди, вынесла в зал. Тут же двое подхватили, чтобы не надорвалась от такой тяжести, не опрокинула. Столы сдвинули. Певец тут же престал тренькать что-то развеселое и подлез к угощению. Монна Перл повела суровым взором, но прогонять не стала.

— Думать будем. Что с троллем делать?

Вопрос, как говорится, сложный. Вопрос, непростой.

Один из рыбаков подал робкий голос:

— Напишем королю в Белогарду?

Остальные, попивая пиво, мрачно переглянулись. Ну, допустим, напишем. Невелик труд. Но чтобы до Белогарды письмо дошло, нужно через все тот же мост проехать. А маловероятно, что тролль будет так любезен, и пропустит их до короля. Можно, конечно, идти до Сафры. Там просить наместника, наместник напишет королю, пошлет с голубем, или кораблем каким, король ответит, так, глядишь, к зиме на тролля выставят с десяток-другой рыцарей, и если очень повезет, они его даже зарубят. Но до этого времени деревня в край обеднеет, потому что купцы через нее ездить перестанут. А на рыбе да морской капусте долго протянешь?

— Тогда что… в замок?

Помрачнели еще больше, и притихли и словно ледяной ветерок прошелся по собравшимся, заставляя их ежиться.

— А кстати, что там, в замке, — бодро спросил певец, потягивающий пиво и не подозревающий, на какую скользкую дорожку становится. — Иду, смотрю, стоит. Обитаем-то, замок? Живет там кто?

— Живет. Черная Дама живет.

— И что?

— И то, что никто лица ее не видит. Говорят, страшна она так, что вороны на лету замертво падает.

— А глаз у нее нету, вместо глаз будто уголья, на кого взглянет, тот съеживается и чернеет.

— А живет она уже двести лет, и умирать не собирается!

В голосах собравшихся все больше звучали истеричные нотки, чуткое ухо музыканта их сразу различило. Конец этому кошачьему концерту положила все та же монна Перл, пристукнув неслабым кулаком.

— А ну цыц, заныли! Когда дорогу обвалом завалило, кто вам помог? Черная дама. Когда три года назад пожар в деревне был, к кому побежали? К Черной даме. Вот и на этот раз пойдите к ней завтра, покручиньтесь. Авось, не откажет.

На том и порешили. Вечер каждый скоротал, как мог и сколько мог, под удалое пение Рована Крепкоголового, а затем и на ночь все разошлись. Монна Перл, указав певцу на его комнату с кроватью, застеленной льняными простынями (все по-честному), зал подмела и дверь заперла.