Эта нелюбовь к февралю была абсолютно иррациональной. Если с ней и случались (неприятности) нехорошие вещи, то обычно в ноябре или декабре.

Тем не менее, эти месяцы не вызывали у нее внутренней дрожи. Такой дрожи, какую вызывал февраль. Самый короткий (объективно) и самый темный (а вот это уже чистый субъективизм) месяц в году.

– Что случилось, малыш? – участливо спросил Горицкий.

Она находилась в его загородном доме (особняке). Стол был сервирован для легкого ужина. Разумеется, со спиртным. Каким-то легким вином, то ли чилийским, то ли испанским. Баснословно дорогим, разумеется. (Она не интересовалась марками вин. Сознательно не хотела учиться тому, что в любом случае в жизни вряд ли пригодится. В ее жизни. Будущей жизни с Денисом).

Настя лениво ковырнула вилкой в салате. Аппетит отсутствовал, что было, конечно же, неудивительно.

Дело в том, что, заверив Дэна в своем окончательном разрыве с банкиром, господина Горицкого она в известность еще не поставила.

Из малодушия. Из нерешительности. Или здесь была еще какая-то скрытая причина? Причина, скрытая даже от нее самой.

…Настя вспомнила разговор с отцом, состоявшийся где-то за полгода до того, как его не стало.

Отец, разумеется, не мог не догадываться, с кем встречается дочь (помимо “легального” бойфренда Дениса), но не считал нужным на нее давить, выспрашивать и, тем паче, “клещами вытягивать” из нее правду.

Просто однажды, пригласив в свой кабинет, заговорил – своим негромким, спокойным, хорошо поставленным “профессорским” голосом.

– Когда меня не станет, Настёна… – жестом прервал ее возражения. Даже слабо улыбнулся, – Когда-то ведь меня не станет, к этой мысли тебе придется привыкнуть…

Так вот, хочу, чтобы ты знала одно – что бы с тобой ни случилось, какие бы каверзы тебе жизнь ни подстраивала – а она, скажу тебе, большая мастерица подстраивать каверзы, – ты должна знать одно – у тебя всегда есть ты.

Истинная ты. Чистая и сильная. Что бы тебе ни говорили. Как бы тобой ни пытались манипулировать. Как бы ни предавали… а предавать будут, не сомневайся, люди большие мастера предавать…

Так вот знай – твое истинное “я” никому не под силу у тебя забрать. И пока ты об этом будешь помнить, пока будешь это знать… ты всё выдержишь. Ты не сломаешься. Даже если на какое-то мгновение тебе покажется, что тебя сломали, что всё пропало, что жить не стоит…

… у тебя всегда останешься ты. Тот самый стержень, который не даст тебе упасть.

Она тогда не до конца восприняла слова отца. Ее слишком напугала его фраза “когда меня не станет”.

И лишь после того, как папы по-настоящему не стало, Настя заново вспомнила сказанное им: “Твое “я” не даст тебе сломаться. На людей не нужно слишком полагаться, люди склонны предавать… Единственный человек, который тебя не предаст – ты сама. Пока будешь это помнить, любые препоны (а Судьба очень любит создавать препоны) будут тебе по плечу.”

…– Ничего не случилось, – Настя отложила в сторону столовый прибор и, сделав пару глотков воды (к спиртному она была абсолютно равнодушна), наконец, сказала, – Я просто решила поставить точку.

– Точку… в чем? – осторожно спросил Горицкий. Похоже, начиная понимать, к чему она клонит.

Настя молча пожала плечами. Пусть не прикидывается. Этот матерый хищник с отменно развитой интуицией и отточенными навыками выживания в дебрях дикого отечественного капитализма обычно всё схватывал на лету.

– Точку… в наших отношениях?

Она опустила глаза, потом обвела взглядом гостиную. До чего изысканная, до чего роскошная обстановка… откуда же у нее отчетливое ощущение дискомфорта?

Видимо, гены. Гены далеких предков, вполне уютно себя чувствовавших в деревенских избенках. И не мечтающих о дворцах.

– Я могу узнать, по какой причине? – мягко спросил Горицкий. Мягкость, разумеется, была обманчивой.

В его взгляде мягкости не было. В цепком и внимательном взгляде светло-ореховых глаз.

“А ведь интересный мужчина”, – отстраненно подумала Настя. Наверняка многие женщины – начиная со служащих его финансовой компании, заканчивая светскими “львицами”, – мечтают заполучить такого…

Такую “добычу”.

А она, умница-красавица, вздумала нос воротить.

(Эта дурацкая мысль даже вызвала у нее мимолетную усмешку).

– Мы с Дэном подали заявление, – сказала Настя.

– Заявление в ЗАГС? – голос его приобрел еле заметную хрипотцу.

Она – на сей раз, с удивлением, – вскинула глаза на своего солидного покровителя (патрона).

– Именно.

– Да… – Горицкий несколько секунд просидел неподвижно, потом вышел из-за стола. Приблизился к окну. Сказал, не оборачиваясь (на сей раз голос его звучал глухо):