Интересные соображения относительно этиологии страдания высказал М. Вебер. Он писал, что первоначальное отношение к страданию выражалось во время религиозных празднеств сообщества, прежде всего в отношении тех, кого преследовали болезни или несчастья. Человек, длительно страдающий, скорбящий больной или подверженный иным несчастьям, считался в зависимости от характера страдания либо одержимым демонами, либо отмеченным гневом обиженного им Бога. Пребывание его среди членов культового сообщества могло повлечь за собой дурные последствия. Во всяком случае ему не следовало принимать участия в культовых трапезах и жертвоприношениях, ибо его присутствие не ублажало богов и могло повлечь их гнев. Страдание, таким образом, могло быть симптомом оставленности Богом.

Типичная деятельность магов и священнослужителей сводилась на данной стадии к установлению вины, вызвавшей страдание, к требованию покаяния в «грехах», т. е. прежде всего в нарушении ритуальных предписаний и наставлений, как устранить страдание. Их материальные и духовные интересы во все большей степени исходили из плебейских мотивов. Дальнейшим продвижением по этому пути под воздействием типичных, постоянно повторяющихся бедствий было развитие религиозной веры в «спасителя». Она предполагала наличие мифа спасения, следовательно (хотя бы относительно), рациональное видение мира, важнейшим фактором которого вновь стало страдание [17] .

Если страдание очищает и приближает к Богу и становится одним из условий спасения, то оно принципиально необходимо. Ужасы и катастрофы Апокалипсиса, эти гипертрофированные страдания, становятся полезными для людей, которые таким путем будут удостоены вечного блаженства в небесном Иерусалиме. Однако при изучении Апокалипсиса не покидает ощущение, что здесь целесообразность страдания навязана и в его утверждении проявился садомазохистский радикал автора (авторов) книги.

Страдание в христианстве, особенно в православии, чем так умело воспользовались идеологи коммунизма, есть нечто сакральное и таинственное, необычайно важное для спасения. Люди чаще всего не делают предметом логического осмысления, как жить со страданием, но живут и страдают, не понимают, чем оправдать или даже объяснить его, и не пытаются это сделать. Люди с долгосрочным опытом страдания даже и не воспринимают его как страдание, ведь так жили их предки, так живут окружающие, это образ и качество жизни. Они ничего не требуют, не стремятся улучшить свое существование, поэтому плохо и мало работают. Ими становится легко управлять, тем более что они чрезвычайно почитают владык, земных и небесных. Люди могут и гордиться тем, что они страдают, поскольку это их возвышает и очищает, они делают свою несчастную жизнь эталоном и призывают, иногда принуждают других следовать ему. Этим тоже в полной мере пользовался коммунизм.

Исследование Откровения Иоанна Богослова не может быть эффективным без всестороннего учета его иудаистских предшественников. Об их существовании, разумеется, известно очень давно, понятно в этой связи и давнее же появление такого термина, как «мессиология». Многие исследователи (А. В. Смирнов, М. Элиаде) справедливо называют в числе первых апокалипсисов «Книгу Даниила» и ряд апокрифических сочинений, в первую очередь «Книгу Еноха». Между тем А. В. Смирнов отмечал, что «ко времени маккавейского восстания каноническая письменность Ветхого Завета была совсем уже закончена; поэтому ветхозаветные священные книги не могут быть отнесены к числу непосредственных источников для изучения мессианских верований позднейшего иудейства, хотя нельзя не заметить, что краеугольным камнем, на котором было воздвигнуто здание раввинской мессиологии и апокалиптики, служила именно каноническая письменность с ее пророческими обетованиями о благодатных временах Мессии» [18] .

Учение о Конце света имеет давние традиции в иудаизме. Продолжая их, о нем же говорят и многие книги Нового Завета (Мф., 24,25; Мк., 13; Лк., 21; 2 Петр., 3; 2 Тим., 4 и др.).

В иудаистских религиозных сочинениях многие пророчества сводятся к тому, что за великие грехи народа перед Богом он подвергнет его великим же испытаниям. Но когда люди вновь всем сердцем обратятся к Богу, он простит их, соберет на земле обетованной и наградит их неслыханными радостями. Разумеется, все враги и притеснители Израиля будут уничтожены, а их идолопоклонство и язычество посрамлено. Однако не следует смешивать эсхатологию, основывающуюся на концепции Конца света и последующего возрождения, а также посмертного существования человека, с мессианскими ожиданиями. Последние формировались на фоне пророчеств и включали в себя прежде всего приход спасителя; они не только не противоречили эсхатологическим представлениям, но и частично смыкались с ними. На первый взгляд, это произошло и в Откровении Иоанна Богослова, что не соответствует действительности: в этой книге нет ни малейшего намека на приход мессии, поскольку он уже давно состоялся.

В религиозной мифологии немало сочинений о том, что ожидает человека в конце времен, в христианской главная такая работа — Откровение Иоанна Богослова. Ей предшествовала иудейская апокалиптика, которая, по мнению Булгакова, представляет собой совокупность произведений, содержащих в себе «откровение» тайн относительно настоящего состояния мира и человечества, его прошлого и особенно будущего. Собственно название апокалипсиса или откровения дано только новозаветному «Откровению св. Иоанна» и отсюда уже распространено на целый ряд произведений иудейской письменности, литературно к нему примыкающих. В новейшей церковно-исторической литературе эти произведения известны под названием псевдоэпиграфов, ввиду обычной их псевдонимности. Эпоха, к которой относится преимущественно развитие апокалиптической литературы, открывается примерно Маккавейским восстанием и гонением Антиоха Епифана (168–165 гг. до н. э.), а прерывается лишь с окончательной гибелью иудейской общины после восстания Бар-Кохбы и других (132–135 гг.), следовательно, обнимает около трех веков. Наиболее ранним и классическим произведением этого рода является каноническая Книга пророка Даниила. По господствующему в критической литературе мнению, она считается псевдоэпиграфом, время составления которого относится к эпохе гонения Антиоха Епифана, к 165 или 164 г. до н. э. За последние десятилетия особенно внимательно собирались и изучались религиозно-исторической наукой эти памятники апо-калиптики. Критическое издание текстов и затем переводов разных апокалипсисов, особенно издание ветхозаветных апокрифов и псевдоэпиграфов сделали эти памятники доступными, по крайней мере для владеющих немецким языком. Критическое изучение апокалиптической литературы еще не может считаться законченным. Но это касается частностей и не препятствует пониманию ее общего духа.

Среди важнейших памятников иудейской апокалиптики (кроме библейской книги пророка Даниила) можно выделить Книги Еноха («Эфиопский текст»; «Книга Еноха Праведного. «Славянский Енох»; «Книга Святых тайн Еноха»; «Славянский Енох»). Это один из важнейших и обширнейших апокалипсисов. По мнению немецких исследователей, «Эфиопский текст» сочинялся в период с 167 г. до н. э. — 64 г. В крайне мистической и фантастической форме Книги Еноха содержат значительный мессианский, космологический и эсхатологический материал.

Помимо Книг Еноха можно назвать Книгу юбилеев, Завещание 12 патриархов, содержащее наставления 12 сыновей Иакова своим детям, а также апокалипсисы Илии, Софонии, Захарии, Моисея, Авраама. Эсхатологическая информация содержится также в талмуде и некоторых древних иудейских молитвах. Апокалиптика не была литературой в нынешнем ее понимании, это была, как правильно отмечал Булгаков, народная литература, питавшаяся потребностями и ожиданиями еврейских народных масс. Но в целом это фольклорное творчество было под сильным влиянием иудаистского ритуала, вообще религии закона. Израиль жил эсхатологией.