Алексей Рыков

Пронин пожал плечами:

– Ну, я готов. Когда он приезжает?

– Готов? А со здоровьем как?

– Левая рука побаливает. Остальное в норме. Но… Я с американцами и не общался никогда. С англичанами – был опыт. С немцами, конечно. Китайцев знавал. А этих, которые из-за океана – просто в глаза не видел. Мало их у нас бывает.

Ковров едва сдержался, чтобы захохотать. Но вместо этого смачно высморкался. И, махнув рукой, чихнул.

– Ты рассмешил меня, товарищ Пронин. Не думай, что тебе поручили разобраться в хитросплетениях американской политики. А тем более разведки. Просто походишь вместе с ним. Твое дело – сопровождать. Если что подозрительное заметишь – дашь знать. Ты будешь не один, переводчик – тоже наш человек. Я вас заранее познакомлю. Американцы… – Ковров принял задумчивый вид. – Помнишь, как товарищ Ленин говорил? Американская деловитость и русский революционный размах – вот то, что нам нужно.

Пронин кивнул.

– Вот то-то и оно! И мы не построим социализм без сотрудничества с американцами. С этими самыми деловыми людьми, хотя они и классовые враги. И это не помощь с их стороны! Помощь, она только в преферансе бывает, да и то не бескорыстная. Все это взаимовыгодная политика. Но мы должны прорвать блокаду, которую выстроили вокруг нашей страны империалистические державы. Прорвать ее! И этот самый Хуммер в этом смысле – как ледокол.

– И вы ему доверяете?

– Если бы полностью доверял – тебя бы не звал. Но прошу, друг мой, без излишней подозрительности. А то мы иногда смешно выглядим, когда в каждом иностранце видим Лоуренса или Сиднея Рейли. А они просто любят деньги. И учти: я дал тебе это задание, учитывая ранение. Это задание для выздоровления, для того, чтобы ты плавненько вернулся в работу.

Ковров откланялся и исчез в зарослях цветущего жасмина. Пронин смотрел ему в спину – и командир удалялся тяжелыми шагами, покряхтывая.

Врачи уже были в курсе. Профессор укоризненно покачивал головой:

– Ох уж эта служба. Но спорить с ВЧК бессмысленно. Могут и к стенке поставить.

Последнюю фразу он произнес шутливо.

В то время Пронин занимал комнату в большой, многолюдной, но комфортабельной коммунальной квартире на Лесной улице. До Белорусского вокзала – два шага. С утра Иван вымыл голову, надел свежую рубашку и сравнительно новый пиджак. В 14.00 прибывал поезд из Берлина с американским магнатом. Его уже сопровождал переводчик. Никаких официальных встреч на платформе не было. В ВЧК умели соблюдать тайну. Собирался дождь – и Пронин захватил с собой вполне буржуазный массивный черный зонт.

Хуммер вышел из поезда. За ним – переводчик. За ними – молодой проводник, ловко державший в руках три тяжелых чемодана. Сам американец – щуплый, в очках – нес только небольшой полупустой рыжий кожаный портфель. Они чинно подошли к часам, где их ожидал Пронин. Раскланялись.

– Вы – наш гид? – спросил Хуммер по-английски.

Пронин кивнул.

– Очень рад, – изрек американец на чистом русском. Он старался выучить этот непростой язык. А, может быть, уже знал его, причем, давным-давно.

Бордовый «Роллс-ройс», когда-то служивший в гараже императрицы Александры Федоровны, вместил всю компанию – и они помчались к гостинице «Националь» по Москве, почти пустой.

– У вас стало неплохо. Я вижу, фасады подкрашены. Уже почти незаметны следы Гражданской войны.

Пронин вздохнул:

– Увы, это обманчивое впечатление. Нам еще нужно восстанавливать страну.

– Мне сказали, вы гид. Вы служите в ЧК? – спросил Хуммер напрямую, разумеется, через переводчика.

– Я вижу, вы хорошо знаете наши порядки.

– Они уже сформировались за эти годы? Устоявшиеся порядки, традиции? О, да, революция быстро возводит свое небывалое здание, – рассуждал Хуммер. – Но скажу вам прямо, в одиночку вы не сумеете вылезти из кризиса. Вам нужна наша помощь, помощь деловых людей Америки.

– Поэтому вы и здесь, господин Хуммер.

– Поэтому я и здесь.

Американец разместился в просторном двухкомнатном номере с балконом и обширной прихожей.

– Вполне уютно, – сказал он, утопая в мягком кресле. – Видимо, классовые бои не затронули этого респектабельного отеля.

– Вообще-то здесь всякое бывало, – заметил Пронин. – Но этот номер мы берегли для дорогих гостей. Насчет питания тоже можете не волноваться, все будет в лучших традициях.

– А я и не волнуюсь. Я вообще мало ем. Соблюдаю диету.

«Знали бы они, что такое подневольная диета, – подумал Пронин, – Научились бы ценить каждый ломоть хлеба».

Принесли кофе, печенье. Так Москва встречала дорогого гостя. Пронин никак не мог привыкнуть к этому напитку и пил его с плохо скрываемым отвращением. Но – что поделаешь? – надо, значит, надо.