И вдруг вспомнила: сегодня — последний день. Утром их группу разбудят в семь, накормят завтраком, проводят до самолета и кончится блаженная двухнедельная заграница. Кончится и, кто знает, случится ли еще? Настроение сразу испортилось.

Она отошла от витрины и медленно пошла вниз по улице. Навстречу, щебеча иноязыким говором, двигалась пестрая, разно одетая толпа. Поношенные, разорванные в самых неожиданных местах джинсы, майки с нелепыми, неприличными картинками, кеды на босу ногу… В зеркало они на себя никогда не глядят, что ли? Или денег нету приличные штаны купить?

Заваленные вещами магазины по обе стороны улицы гостеприимно распахнули двери, в витринах огромными буквами: SALE! SALE! SALE! Это английское слово означало, что можно купить вещи по дешевке. В такие магазины Лена Ионовна уже заходила, добросовестно рылась в сваленных кучей блузках, свитерах, колготках. С завистью смотрела на местных женщин. Как они неторопливо шли мимо магазинов, заходили в некоторые, шутили с продавцами, приценивались, мерили, покупали. Как сидели в уютных кафе, небрежно бросив у стола яркие пластиковые сумки с покупками, пили кофе с пирожными, болтали, смеялись. Все это Лене Ионовне было недоступно, покупки пришлось делать на рынке, куда отвел ее приятель Влада, знаменитый журналист-международник. Большая удача, что жена этого журналиста вздумала послать ему с Леной Ионовной пару бутылок водки и буханку хлеба (почему-то среди подолгу ошивавшихся за границей русских принято было тосковать по черному хлебу). Журналист оказался человеком добрым и услужливым, провел с ней чуть ли не полдня на самом большом рынке города, советовал, что лучше купить, и бешенно торговался. А сегодня, в последний вечер, предложил показать знаменитые на весь мир улицы, где проститутки демонстрируют себя, словно товар, в витринах и на каждом шагу — стриптиз и казино. До встречи с ним оставалось еще время, и Лена Ионовна подошла к лотку с сосисками (почему-то здесь их называли «горячими собаками», уж не из собачьего ли мяса готовят?), посчитала остававшуюся в кошельке мелочь. Как раз хватило на пару сосисок, засунутых в подогретую булочку.

«Все же, — подумала она, выдавливая из пакетика горчицу, — не зря съездила». И деловито подсчитала в уме, что удалось сделать за эти две недели: сумела обменять припрятанные рубли на местные деньги, купила подарки всем нужным людям и себя порадовала. Она чуть отставила в сторону правую руку и полюбовалась новым серебряным браслетом с мелкими голубыми камушками. Продавец уверял, что это — настоящая китайская бирюза. И сыну не в чем ее упрекнуть: ему куплены джинсы. Поношенные, но вполне еще крепкие. Правда, сын просил не джинсы, а книгу — стихи какого-то Йейтса (Yeats). Она даже зашла в один книжный, но от обилия пестрых обложек разбегались глаза, а спрашивать было бессмысленно: по-русски продавцы не понимали.

«Вот вернусь, — подумала она, — пойду на курсы, выучу язык. В следующий раз…»

Боже, что за ерунда лезет в голову! Когда он еще будет, следующий раз, на поездки очередь, за три года желающих записывают. Ждешь, просишь, унижаешься, а пролетают эти две недели как сон, сегодня — последний вечер…

Настроение испортилось окончательно. Она не рада уже была, что связала себя обещанием погулять с журналистом, но отменять встречу было неудобно. Пришлось идти по ночным улицам, с показным восхищением рассуждать о пользе свободы сексуальных отношений, пить отцеженный, безвкусный кофе в каких-то подозрительных барах (платил он), смотреть в казино, как бежит тяжелый металлический шарик по ярко освещенному кругу рулетки…

Добравшись до отеля, Лена Ионовна поднялась в номер, который делила с одной из своих попутчиц. Соседка, дожидаясь ее, читала английский детектив и уснула. Книгу она все еще сжимала в руке, свет не был погашен. Лена Ионовна тихонько прикрыла за собой дверь, раздеваясь на ходу, прошла в ванную.

Все эти две недели ее поражала немыслимая чистота ванных комнат в отелях. Решетчатые цилиндрики на пружинке прикреплялись к унитазу, и от них пахло лавандой или сиренью. На просторных полочках над раковинами лежали цветные бутылочки с шампунями для волос и для ванны, коробочки с кремами и мылом, пластиковые шапочки для душа. Они экономно расходовали это бесплатное богатство, а неиспользованную косметику делили поровну и прятали в чемоданы: дома можно будет подарить кому-то. И каждый день горничные оставляли в номере новую, расчитанную на двоих, порцию шампуней и кремов.

Лена Ионовна открыла кран (тут и краны не как у нас, первый раз, чтоб воду открыть, горничную вызывать пришлось). Вода хлынула толстой пенистой струей и, решив ради последнего дня не экономить, она вбухала в ванну целую бутылочку шампуня. Пена вспухла снежной шапкой, запахло лесом, и Лена Ионовна блаженно погрузилась в горячую воду.

Через полчаса, завернувшись в новый купальный халат, она вышла из ванной. Соседка проснулась и дочитывала свой детектив. Глянув поверх очков на Лену Ионовну, она бесцветным голосом сообщила:

«Тебе, Лен, из Москвы звонили. Чего-то случилось там, не поняла я. Слышно было плохо».

«Звонить в Москву из отеля? А денег на это где взять? Да и зачем, через несколько часов дома будем. Я так устала за эти сумасшедшие две недели, что просто упала в постель и сразу заснула.

Прилетели только к вечеру. Меня Влад встречал, оказалось, это он звонил. С папой плохо было, речь отнималась, еще и сейчас еле говорит, и правая рука немеет.

Но в тот раз, слава Богу, обошлось. А второй приступ при мне случился, через год. Мы вызвали „скорую“, и они сразу приехали, но, похоже, не знали, что делать. Врач суетился, звонил куда-то по телефону, санитары со шприцами бегали. Час, наверное, это продолжалось. Я видела, как папа приподнимался на постели, шарил руками по одеялу, смотрел беспомощно по сторонам, как будто искал кого-то. Я думаю, он меня искал, хотела подойти, но врач не пустил: „Не надо, не сейчас“. Не сейчас… вышло — никогда.