Ощущение пространства в главном зале создавал высокий потолок на уровне второго этажа, под двускатной крышей проходили несущие деревянные балки. С потолка на цепи свисала круглая медная люстра с лампами в форме свечей, стилизованная под Средневековье. Стены украшали дубовые резные панели и картины в рамках, написанные рукой Лауры. Солнечные лучи преломлялись в цветных витражах окон, наполняя дом светом и теплом. В центре зала царил массивный камин, облицованный мрамором, который в холодное время года Эдгар топил дровами. Промозглые зимние вечера они проводили в созерцании пляшущих язычков пламени, сидя на мягком диване или на ворсистом ковре возле камина. Вампиры особо не испытывали холода, но им нравилось ощущение уюта.

Летом в их саду, обнесенном кованой оградой, наступало буйство цветов и красок. Из распахнутых окон лился нежный аромат роз, что окружали дом: белых, чайных, ярко-алых и темно-бордовых, почти черных. Стены густо оплетал плющ, чьи листья по осени становились багряными, и клематис, расцветающий фиолетовыми звездочками. Перед домом раскинулась лужайка с аккуратным изумрудным газоном. Эдгар находил уход за садом достаточно джентльменским занятием, чтобы им не пренебрегать.

Лаура не любила убирать в доме, но ей нравилось заботиться о своем мужчине, гладить ему рубашки. Эдгар был аккуратен и чистоплотен, совместный быт с ним не доставлял никаких хлопот. Лауре не требовалось готовить обед или утруждать себя мытьем посуды. Поддерживать порядок в доме помогала приходящая женщина, эмигрантка из Индии, а все остальное Лаура делала сама. Быт в XXI веке упростился до невозможности: стиральная машина и пылесос сделали его необременительным. Эдгар и Лаура вели довольно скромный образ жизни. Им не приходилось зарабатывать деньги, не хотелось признания или славы. У обоих было полно времени, чтобы заниматься тем, что им по душе: много читать, смотреть кино, слушать восхитительно потрескивающие виниловые пластинки с песнями восьмидесятых. Лаура даже считала, что у них слишком много свободного времени, – дни протекали в томной неге, лениво и бесцельно. Иногда вампиры словно застывали и могли молчать по нескольку часов кряду. Они улавливали настроение друг друга, даже не говоря ни слова.

Эдгар и Лаура любили прогуливаться по побережью, подолгу сидеть на утесе, смотреть на море и слушать умиротворяющий шум прибоя. Протяженная и сильно изрезанная береговая линия была идеальным променадом для не знающих усталости бессмертных. В ясный день вдалеке виднелся берег Франции, куда они иногда путешествовали на пароме. Суровая нордическая красота моря вдохновляла. Лаура часто рисовала белые утесы Дувра, и сюжеты картин выдавали ее подспудную депрессию: девушка, летящая в морскую пучину, белая фигура утопленницы, проглядывающая в обманчиво спокойной воде, маяк на скале у штормового моря, в котором не горит свет. Иногда Эдгар и Лаура выбирались в местный паб, где для виду брали по пинте пива, чтобы посмотреть на людей. Даже эксцентричным англичанам эта парочка казалась странной. Их знали в городе, с ними здоровались, но считали социопатами. При этом никто не связывал с ними несчастные случаи, что случались в порту каждое полнолуние.

Отшельнический образ жизни и вынужденное отсутствие друзей делало их пару уязвимой. Когда двое находятся постоянно вместе, рано или поздно наступает усталость друг от друга, что выливается во взаимные претензии. Повзрослевшая Лаура обладала сговорчивым, но вспыльчивым нравом и давно не взирала на своего создателя со слепым обожанием.

Однажды, на следующий день после очередной охоты, она спросила Эдгара, что чувствуют, по его мнению, их жертвы. Было время ужина, и вампиры чинно сидели за столом, который стоял у них в главном зале, как в любом благопристойном английском доме. Вот только фарфоровая посуда неизменно оставалась пустой.

– Наши жертвы умирают в эйфории, испытывая удовольствие, – не задумываясь ответил Эдгар. – Я точно не представляю, потому что создатель не пил мою кровь. Ты должна помнить, как это было у тебя. У нас с тобой.

Он подался вперед, изящно переплел их пальцы и вопросительно посмотрел на Лауру.

Та каждый раз переживала смешанные чувства, стоило ей подумать о ночи своего обращения. Она не могла об этом забыть, но и вспомнить всего до конца не сумела, как ни пыталась. Лаура не обманывалась, что Эдгар поступил с ней бесчеловечно, когда обрек на вечное существование, не спросив ее мнения. Ей не нравилось ощущать себя жертвой, и она предпочла изгнать этот досадный эпизод из памяти, но не могла сгладить шероховатостей в своей нежной душе.

– Да, я помню, – ответила Лаура с нотками раздражения в голосе, – но не помню, что произошло после того, как ты выпил мою кровь. Хотя формально у меня случился секс еще при жизни, я и не знаю, как это бывает у смертных. Мне даже не с чем сравнить, потому что я не могу вспомнить наш первый раз.

– Что тебя не устраивает? – изумился Эдгар. – Каждый раз у нас прекрасен по-своему. Я бы хотел, чтобы ты вспомнила ту первую ночь, но, к сожалению, это не в моей власти. Прости меня! Я был слишком опьянен тобой, твоей кровью и близостью, чтобы в тот момент задуматься о последствиях. Зато теперь ты вечно молода и прекрасна. Я бы советовал тебе учиться находить во всем преимущества. Мыслить позитивно, как сейчас принято.

– Да, мы не стареем, потому что забираем чужие жизни, – проворчала пятидесятилетняя девушка. – Но мы живем как пенсионеры. Гуляем, читаем, смотрим телевизор. У нас нет ни друзей, ни детей. Я боюсь, что со временем надоем тебе.

– Ты – моя вторая жизнь, – поспешил успокоить ее Эдгар, – и не можешь надоесть. Я хочу тебя так же, как в первый раз, и даже сильнее. И мне не понять твоего недовольства. Я всегда поощрял твое стремление учиться, а потом рисовать. Придумай себе новое интересное занятие.

Эдгар проникновенно посмотрел на свою возлюбленную. Зыбкая синева его глаз затягивала, погружала в бездну его чувств к Лауре, но не могла умерить ее разочарования.

– Я уже испробовала многое, – угрюмо пробормотала она. – Да и какой смысл в моих мечтах и увлечениях, если на самом деле я – убийца трехсот семидесяти человек? Каждый раз с новой жертвой я словно умираю! Счастье, что меня хотя бы не преследуют их голоса или воспоминания! Я даже разучилась плакать. В последний раз я проронила слезу более двадцати лет назад!