– Ты,– захохотал я,– всего лишь: бомж и вор. Так? Проводницу ты чем прикупил?

– Ничем. Сотовый я ей отдал. Украл у одного в Москве.

– Молодец! – хлопнул я, ладошками. – Молодец! И как ты это сумел?

– А, вот так. – И вытащил он из своего кармана мой бумажник и сотовый телефон.

– Что?! – похолодел я.

– Испугался? Я ж те говорил с самого начала, не смейся. А ты, барин, еще пиджак набросил на плечи, уходя. Как? Руки у меня золотые?

Хотел я сказать ему в сердцах:

«Лучше уж у тебя руки отсохли, жил бы до сих пор в деревне», – но я промолчал, покачал головой, а затем без злобы, промолвил.

– Получается, все твои школьные товарищи пристроились к жизни, кроме тебя?

–Выходит так, барин, – вздыхает он.

– Скажи, только честно, если можешь. С каких пор ты стал этим, как ты именуешь себя так – бомж.

– Честно? – переглядывается он, впервые улыбнувшись мне. – Ну что ж. Ты, барин, не побрезговал, накормил, скажу, но,– дергает он плечи с недовольством,– где ты можешь услышать такое честное признание? Нет их. Нет! И даже в природе не отыскать – это честное слово.

– Не хочешь, не отвечай. У нас в стране всегда говорили:

«Сын за отца не отвечает».

Вспомнил я этот класс. Выковырнул из памяти. В придачу и Федора Васильевича Савкова вспомнил. Директора школы, который потом сгорел, до моего побега еще, вместе со школой. В том же школе, учительствовал и мой отец. Вел уроки: русский язык и литературу. И еще вспомнил, этот директор меня, всегда недолюбливал. Говорил всегда, как старая патефонная пластинка:

«Бедным и сирым надо помогать. Потому они сирые. А тебя за уши, и в тюрягу, на перевоспитание. Как, Дарья, двоюродная твоя сестра».

Конец ознакомительного фрагмента.