Наконец, есть наблюдатели, подобные мне (нас не так уж много), которые по своей природе недоверчивы, но которые в конечном итоге вынуждены признать, что спиритуализм занимается фактами, которые не поддаются никакому современному научному объяснению, но которые не отчаиваются увидеть их объяснение когда-нибудь, и которые поэтому занимаются изучением фактов и пытаются свести их к какой-то классификации, которая впоследствии может оказаться законом. Мы, придерживающиеся этого убеждения, держимся в стороне от всякого кружка, от всякой клики, от всех пророков и, удовлетворенные убеждениями, которых мы уже достигли, довольствуемся тем, что видим в спиритуализме зарю истины, пока еще очень неясной, которая когда-нибудь найдет своего Ампера, как это сделали магнитные токи, и которые скорбят, видя, как эта истина подавляется двойным врагом – избытком доверчивого невежества, которое верит всему, и избытком недоверчивой науки, которая не верит ничему.

Мы находим в наших убеждениях и нашей совести необходимые силы, чтобы выдержать мелкие мученичества насмешек, которым нас подвергают за веру, которую мы исповедуем, веру, преувеличенную и окарикатуренную массой глупостей, которые люди никогда не упускают из виду, и мы не считаем, что миф, в который они нас одевают, заслуживает даже чести быть опроверженным.

Точно так же я никогда не имел желания доказывать кому бы то ни было, что в моих пьесах не обнаруживается влияние Мольера или Бомарше. Мне кажется, что это более чем очевидно.

Относительно обиталищ планеты Юпитер я должен спросить добрых людей, полагающих, что я убежден в реальном существовании этих вещей, убеждены ли они в том, что Гулливер верил в «Лилипутию», 15 Кампанела— в «Город Солнца», а сэр Томас Мор – в свою «Утопию».

Однако верно то, что дизайн, о котором вы говорите [Pl. III.], был создан менее чем за десять часов. Что касается его происхождения, я бы не дал ни копейки, чтобы узнать об этом; но факт его создания – это другой вопрос.

В. Сарду.

Не проходит и года, чтобы медиумы не приносили мне рисунки растений и животных на Луне, Марсе, Венере, Юпитере или некоторых звездах. Эти рисунки более или менее красивы и более или менее любопытны. Но в них нет ничего, что заставило бы нас признать их действительное сходство с реальными вещами в других мирах. Напротив, все доказывает, что они являются продуктами воображения, по сути земными, как по виду, так и по форме, даже не соответствуя тому, что мы знаем как жизненные возможности этих миров. Их создатели – жертвы иллюзии. Эти растения и животные – метаморфозы (иногда изящно задуманные и нарисованные) земных организмов. Возможно, самое любопытное из всего – то, что они имеют фамильное сходство в манере своего исполнения и наложили на них, так или иначе, медиумический клеймо.

Возвращаясь к моему собственному опыту. Когда я брал на себя роль пишущего медиума, я обычно выпускал астрономические или философские диссертации, подписанные «Галилей». Я процитирую только одну из них в качестве примера. Она взята из моих записных книжек 1862 года.

НАУКА.

Человеческий интеллект держит в своей могущественной хватке бесконечную вселенную пространства и времени; он проник в недоступную область Прошлого, измерил тайну непостижимых небес и верит, что объяснил загадку вселенной. Объективный мир развернул перед глазами науки свою великолепную панораму и свое великолепное богатство форм. Исследования человека привели его к познанию истины; он исследовал вселенную, открыл неумолимое господство закона и применение сил, которые поддерживают все вещи. Если ему не было позволено увидеть Первопричину лицом к лицу, по крайней мере он достиг истинной математической идеи ряда вторичных причин.

В этом последнем столетии, прежде всего, экспериментальный априорный метод, единственный действительно научный, был внедрен в практику естественных наук, и с его помощью человек освободился от предрассудков старой школы мысли, от субъективных или спекулятивных теорий, и ограничился тщательным и разумным изучением поля наблюдения.

Да, человеческая наука прочно основана и беременна возможностями, достойна нашего почтения за ее трудное и давно доказанное прошлое, достойна нашего сочувствия за ее будущее, полное обещаний полезных и выгодных открытий. Ибо природа отныне должна быть книгой, доступной для библиографических исследований ученых, миром, открытым для исследований мыслителя, плодородной областью, которую уже посетил человеческий разум, и в которой мы должны смело продвигаться, держа в руках опыт как наш компас…

Недавно один мой старый друг земной жизни говорил со мной следующее. Одно из наших странствий вернуло нас на Землю, и мы проводили новое моральное исследование этого мира. Мой спутник заметил, что человек сегодня знаком с самыми абстрактными законами механики, физики, химии, … что применение знаний в промышленности не менее замечательно, чем выводы чистой науки, и что кажется, будто вся вселенная, мудро изученная человеком, должна была стать его королевским уделом. Когда мы продолжили наше путешествие за пределы этого мира, я ответил ему следующим образом:

«Слабый атом, потерянный для зрения в незаметной точке бесконечности, человек верил, что он может охватить своим взором все пространство вселенной, тогда как он едва ли может выйти за пределы области, в которой он обитает; он думал, что может изучить законы всей природы, и его исследования едва достигли сил, действующих вокруг него; он думал, что может определить величие звездного неба, и он исчерпал свои силы, изучая пылинку. Область его исследований столь мала, что, однажды потерянная для зрения, разум тщетно пытается ее вернуть; человеческие небо и земля столь малы, что едва ли душа в своем полете успела расправить крылья, прежде чем она достигла последних областей, доступных наблюдению человека; ибо неизмеримая Вселенная окружает нас со всех сторон, развертывая за пределами наших небес свои неизвестные богатства, приводя в действие свои непостижимые силы и достигая необъятности в великолепии своей жизни.