Теткину спальню я вычислил сразу. Она дальше по коридору, за кухонной стеной расположилась. Умерла бабушка в почтенном возрасте далеко за девяносто. Железная кровать, как у всех старух, была заправлена кучей одеял, придавленных сверху огромными подушками. Над изголовьем возвышался узкий высокий шкаф похожий на коричневый гроб. Еще один шкаф, посовременнее и посветлее, тянулся вдоль стены дальше с другой стороны кровати. Противоположная стена в бежевых обоях со стертыми цветочными узорами снизу была заставлена тюками со старыми шмотками. Под подоконником горбился высокий железный сундук, прикрытый детским сине-оранжевым покрывалом. Рядом с ним в углу письменный стол и пару простых стульев. В общем, типичное стариковское убежище, где реликтовая мебель с годами занимает почти всю площадь и в конце пожирает самих стариков.

Стена над кроватью закрывалась ковром с оленями. На этом советском гобелене висели две черно-белые фотографии в пластиковых рамках. На одной – мужик в пенсне, похожий на Дзержинского, на другой – круглолицая девушка в крестьянском платке, смахивающая на Димана. Видать, то были его дед с бабкой.

Молодая бабушка в платке смотрела на меня как-то чересчур пытливо, словно не нравилось ей, что я в покои мертвой особы забрел. Смотрел я ей в глаза минут пять, чтобы показать, что не струхну. Я готов был и дольше смотреть, но бабка первой сдалась. На моих глазах портрет соскочил с гвоздика прямо в щель между стеной и кроватью. Я к этим резкостям не привык еще, потому за сердце снова схватился, затем пот со лба ладонью убрал и медленно на колени опустился, чтобы под кровать залезть и портрет обратно на место повесить.

С железной кровати на высоких ножках почти до самого пола свисал край тонкого хлопкового покрывала в розовых ромбиках. Прежде, чем его откинуть и под кровать заглянуть, я все жутики вспомнил, а потом еще недавнее в голове всплыло. Бегун тот ведь как раз за стеной кухонной бегал. Может здесь он сейчас сидит, под кроватью? А что если это – тварь какая чудная, с зубами острыми, как лезвие, и глазами страшными, как смерть? А что, если оно мне в лицо вопьется?

Все эти мысли нагнали на меня такого страху, что бабка снова взяла верх. Фиг, думаю, с тобой, не полезу я тебя доставать под кровать. Лежи там в пыли, если тебе так нравится. Я уже и снова на ноги встал, повернулся, чтобы остальные комнаты смотреть, но так и не смог смириться с тем, что страху уступаю. С резкостью психа развернулся, прыгнул на колени и руку глубоко под кровать запустил.

Хлопаю рукой в пыльной неизвестности, чтобы портрет нащупать. Раз хлопаю об пол, два… и тут в ладонь вонзается куча мелких острых зубов. Боль просто дичайшая! Я как заору благим матом, руку обратно вытащил и смотрю: сбоку на ладони след полукруглый от укуса. Кожа порвана, кровь на пол капает, будто томат давят.

Я сразу рану в рот засунул и давай кровь отсасывать. Помню из учебников, что крысы переносят такую заразу, что потом помирать устанешь. Отпил крови из себя, наверное, на полкружки и побежал к рюкзаку своему, где у меня на этот случай и антисептик и бинты с ватой. Промыл рану в ванной, обработал, как мог по-быстрому и потихоньку успокоился.

Сижу я такой на эмалированном краю белой ванной и на себя в зеркало смотрю. Черные волосы как обычно в стороны торчат. Рубашка в красную клетку вся в брызгах, а местами в крови. А потом зеркало слегка запотело и на моих глазах на нем надпись появляется:

П-Р-О-В-А-Л-И-В-А- Й

–Ага, сщас, – говорю. – Не дождетесь.

Я конечно снова на Димана подумал. Он постарался, а кто еще? Написал на зеркале пальцем перед тем, как свалить из этих гиблых мест навсегда.

Беру и стираю забинтованной лапой все это графоманство. На мои действия кран водопроводный по-злому два раза чихнул и плюнул в раковину рыжей водицей. Я от греха подальше решил ванную покинуть, тем более, что в квартире где-то опять что-то грохнулось.

Я сначала теткину спальню кинулся проверить. Там вроде все чисто. Тогда я в спальню напротив. Здесь я еще не был, но сразу понял, что в этой комнате Диман гостил. Здесь и школьный стол, и книжки приключенческие на самодельных полках, и карта мира во всю стену. На пол вроде ничего не упало.

В последнюю очередь я в гостиную вошел. Она рядом с парадной дверью, напротив кухни. Обставлена по-обычному. Стены в бледно-голубых обоях с желтыми узорами. Стенка-шкаф с сервантом и телевизором у одной стены и диван с креслами у другой. Над диваном репродукция какого-то пейзажиста, изображающая черное озеро в лесу. Во весь пол старый, но целый ковер, у дивана круглый журнальный столик…. лежит на боку…. Вот оно! Столик кто-то опрокинул!

Я поставил столик на ножки, подобрал с ковра кипу упавших газет, почирканных шариковой ручкой. После рухнул на диван и по-хозяйски ноги на столешницу закинул. Да, думаю, здесь и заночую. Только от крыс надо что-то придумать.

В тишине чужой квартиры я расслышал тяжелую поступь верхних соседей. Почти сразу откуда-то снизу донесся еле различимый плач. Я решил, что нужно как-то объявить о своем присутствии, поэтому взял пульт и включил старый теткин телевизор, всунутый в центр стенки-шкафа. Гостиная оглушилась голосом ведущей новостей. Я сразу сделал потише, после чего ощутил ветерок, который всколыхнул плотные горчичные шторы.

За шторами скрывалась широкое окно и дверь на лоджию с видом на бескрайние поля с одиноким дубом где-то в двухстах метрах от дома. Я вышел наружу подышать свежим воздухом. На балконе валялся всякий советский хлам: валенки, лыжи, старый пылесос, коробки с луком, древняя тумбочка, тряпки и стопки макулатуры.

Вечернее солнце раздулось тяжелым багряным пузырем, который поджигал на горизонте сухую траву. В красноте заходящего светила дерево вырисовывалось отчетливо, как на картине, со всей своей раскидистой кроной, одетой в летнюю листву. Там же вдалеке на фоне алого заката я различил маленькую фигурку человека. Силуэт медленно отделялся от дерева. Судя по всему, это был мой новый знакомый Виталя. Наверное, возвращался с прогулки. Я не стал дожидаться, когда он подойдет ближе. Мне хотелось принять душ, приготовить ужин и записать первые наблюдения в ноут.