– Благодарю. – Поднялся Стабинь. – Вы, случайно, не знаете, для кого покупала водку Упениеце? Сама она ведь непьющая.

– Чего не знаю, того не знаю. Насчет других чуть что, всем известно. А эта сидит у себя молчком в лесу.

– В четверг из чужих тут никого не замечали?

– Были двое, вроде бы из управления мелиорации. Но я сам не видал. Жена с ними беседовала у конторы.

…Когда они вышли на шоссе, Стабинь в сердцах сплюнул.

– Черт подери! Она сама, выходит, поила своего гостя. Что будем делать дальше?

Розниек задумчиво ковырял песок носком ботинка.

– Ты уверен, что эта "оригинальная" чета ничего не знает по нашему делу?

– Парочка – будь здоров! Гармония полная. Думают об одном и том же, дышат одним и тем же. А если что и знают, то десять раз прикинут: что выгоднее – сказать или не сказать?

Стабинь столкнул мотоцикл с подножки.

– С дамочкой я еще побеседую, – озорно подмигнул он. – Со мной она не откажется пооткровенничать. В парикмахерскую и в магазин все сплетни стекаются как в мусорную яму. А почему тебя так заинтересовал фельдшер Ошинь? Или есть основания?

– Пока ничего конкретного, – задумчиво протянул Розниек. – Говорят, он иногда наведывался в Межсарги.

– Ошинь алкоголик и мрачный тип. Сейчас он, кажется, нашел другой источник сивухи. Но, как видишь, в Межсарги водку принес не он. – Стабинь резко дал газ, и рев мотора оборвал разговор.

Кабинет участкового инспектора Каркла мало напоминал официальное учреждение. К массивному письменному столу была вплотную придвинута коляска с двумя куклами. Лохматый медвежонок лежал кверху лапами на столе рядом с пластмассовой чернильницей. По полу были раскиданы детские колготки, чулки, грузовичок без колес, ножницы и полоски разноцветной бумаги.

Когда Розниек со Стабинем переступили порог кабинета, Каркл с набитым едой ртом вбежал в комнату через другую дверь и попытался подобрать валявшиеся вещи.

Стабинь встал посреди комнаты и с ехидной улыбкой наблюдал за действиями товарища. Розниек неловко топтался у двери.

Собрав игрушки в охапку, Каркл выпрямился и пробормотал:

– Извините, товарищи, я сейчас, – и бочком вышел из комнаты.

Вскоре он вернулся, обеими руками застегивая на ходу свой милицейский китель.

– Не ждал гостей. – Он вопросительно глядел на Стабиня и Розниека.

– Зато малыши твои, как видно, ждали и потому устроили целую выставку, – добродушно подтрунил Стабинь.

Каркл развел руками,

– Что поделаешь – дети есть дети. Больше всего любят играть там, где не положено.

– Товарищ Каркл, какие сведения ты собрал о Каролине и Катрине Упениеце? – спросил Розниек.

– Во-о-он тот дом на пригорке, за старой мельницей, видите? – ткнул Каркл пальцем в окно этот хутор назывался Упениеки. Говорят, старая Каролина хозяйничала там богато. Теперь там правление райпотребсоюза.

– А кто мог бы рассказать поподробней…

– Над чем мудрствуете? – из-за полуприкрытой двери послышался старческий голос. – Ты спроси лучше у бабушки Салинь. Она полвека прослужила у барыни, у Каролины Упениеце.

– А ведь верно, – согласился Каркл. – Моя теща испокон веков живет в этих местах, знает всех здешних жителей.

– А сейчас бабушка Салинь дома? – повернулся он к двери.

Дверь приоткрылась шире,

– Где ж ей быть, как не дома. Старая, хворая, далеко от дома не убежит.

– Тогда пошли, – предложил Каркл. – Она тут по соседству проживает.

Бабушка Салинь обитала в комнатушке над конторой. Комнатка была чистая, прибранная. Маленькая, на вид добродушная старушка отложила вязанье и опустила костистые руки на колени.

Ни удивления, ни тревоги по случаю столь неожиданного визита на ее лице не было. Пожевав губами, она благожелательно сказала:

– Я, сынки, про то, как живет барыня в Межсаргах, и знать не знаю, и ведать не ведаю. В позапрошлом году повстречала ее на базаре, она жаловалась на Катрину, что та ей перечит, не слушается.

– А может, дочка и впрямь была нехорошая? – предположил Розниек.

– Полно тебе, полно! – замахала на него руками старушка. – Катя была чистое золото. Где еще такую дочку найдешь, чтобы по хозяйству сама все делала да еще тебя и помыла и нарядила? Чего же вы стоите-то у дверей, входите, садитесь.

Каркл придвинул стулья своим товарищам и сам уселся на табуретку..

– Но это было тогда, перед войной, – заметил он. – Может, нынче она переменилась?

– Нет, нет, – вновь всплеснула руками старушка. – Она в ту пору и вовсе за двоих везла – и за батрачку, и за горничную, покуда мать с городским хлыщом амурничала. Так в девках и осталась.