строгим голосом отчитывает свекровь, и я больше не могу сдержать улыбку.

— Эта стерва тебе всё рассказала? — в голосе бывшего слышу недовольство.

«Стерва»? Да это даже как комплимент звучит!

— Ты предатель, а она стерва? Она мне хотя бы правду рассказала, в отличие от тебя! –

продолжает ругаться Тамара Васильевна.

Ну отличная же парочка: предатель и стерва. Правду говорят: бывшие хорошими не бывают, иначе не становятся бывшими. И как люди вообще умудряются дружить со своими бывшими?

— Я не хотел тебя травмировать, мама!
– сопротивляется Пётр.

— Ты травмировал меня своей ложью. Как вообще можно было так поступить с матерью и с любимой женой? — сокрушается Тамара Васильевна. — Совсем, что ли, деньги голову вскружили.

— Просто поверь мне: так надо, - устало отмахивается бывший.
– И не собираюсь я ни перед тобой, ни перед нею оправдываться.

И вяло так разговаривает. Вот прямо его поведение во время секса, когда он пришёл с работы, где отпахал двенадцать часов. Прямо один в один.

— Кому надо? Бизнесу твоему? Красивая девка на фоне открытия какого-то магазина? — эта женщина уже завелась, и её так просто не остановить.

— Вот ведь дурёха! — Пётр чертыхается, и я настораживаюсь. — Уже выложила фото, да? Вот, блин, Милена! Просил же не торопиться!

— Выложила. Выглядит как кукла. Можешь с ней меня даже не знакомить. Никого не приму после моей Леси! — заявляет свекровь и кладёт трубку. — У тебя есть вино? Чтобы разобраться во всём этом, надо выпить! — она картинно хватается за сердце. — И не вразумить же оболтуса!

Киваю и приношу бутылку из запасов. Открываю и наливаю неугомонной женщине бокал.

— А ты не будешь? — щурится она, словно пытаясь разгадать какую-то загадку.

— Пока нет, — мои глаза бегают, чтобы придумать отмазку. — Мне сейчас после алкоголя очень плохо: реву не переставая. Все эмоции мои наружу вытряхивает, прямо с одного бокала истерика начинается.

— Ох уж эти мужчины, — сокрушается Тамара Васильевна и делает глоток. — Сколько боли они нам приносили и сколько ещё принесут. И как этого оболтуса вразумить? — вновь повторяет она.

— Да не надо никак. Взрослый самостоятельный мальчик. Он принял решение, так что пусть наслаждается последствиями. Не приму я его назад, даже если умолять будет, — заявляю твёрдо и делаю глоток остывшего чая.

Морщусь. Надо бы слить и заварить новый. С некоторыми неработающими отношениями важен тот же принцип.

— И правильно. Эх, мне бы твоей мудрости несколько лет назад, я бы не страдала с отцом Петра, а сразу бы ушла, — ворчит Тамара Васильевна. — И вот как он мог, а? Знал ведь, в каком я состоянии была, а всё равно поступил так с тобой.

Некоторое время мы беседуем, и я соглашаюсь почти с каждым словом невероятной женщины.

Прощаюсь с ней и облегчённо выдыхаю, радуясь тому, что получилось хоть немного насолить бывшему.

Вот только утро субботы мне портит ранний звонок моей мамы, и это, судя по её тону, куда страшнее, чем визит свекрови.

14.

Резкий звук вырывает меня из прекрасного сна. Мелодия настолько резка, что я забываю, что такого приятного мне снилось. Кое-как открываю глаза и мгновенно просыпаюсь: звонит мама.

— НУ, всё. Пришёл мне трындец, — вздыхаю я и беру трубку. — Привет, мама!

— Излишне жизнерадостный у тебя голос, — едко бросает она, и я понимаю, что разговор будет не из приятных. — Только проснулась и изображаешь из себя бодрую?

— Ты меня раскусила, я спала, — зеваю и ругаю себя, что забыла поставить режим «Без звука».

— Девять часов, Леся! Как ты можешь лежебочить! — осуждает меня мама.

Твою ж налево. Суббота, вообще-то! Должна же я как-то компенсировать свой недосып!

— Тем более, когда ты в таком положении...
– Вздрагиваю от этих слов и в горле пересыхает мгновенно.

Я говорила только Лерке. Не могла же она.

— Каком положении?
– на всякий случай уточняю.

— Разведёнка, — выплёвывает она едкую фразу, и я облегчённо выдыхаю.
– Почему я узнала это от посторонних лиц, а? Почему ты мне опять ничего не сказала?

Вот примерно поэтому. Ты опять начала менять виноватить. А это ведь моя жизнь! Имею право никому не говорить!