«Если, а не когда», – подумала я, держась за поручень гинекологического кресла. Одна из медсестер подлетела ко мне и уложила на кушетку-каталку.

– Раздевайтесь! Чулки компрессионные у вас есть?

– Да, в сумке, она осталась в коридоре, – сев на кушетке, я сняла майку, лифчик и трусы.

Подумала, может, нужно было оставить трусы и лифчик? Сжалась на кушетке в ожидании шутки об излишнем раздевании, но шутки не последовало.

Медсестра вернулась тут же и, натянув на меня тугие белые чулки, встряхнула застиранную сорочку, надела и завязала на спине. Сильная рука схватила мое предплечье и вывернула.

– Туф! Вены плохие.

– Вот тут есть одна хорошая, – я указала другой рукой на сгиб, где на светлой коже темнело пятно.

Ноги мне резко раздвинули.

– Расслабьтесь, я сейчас поставлю катетер.

– Ой, а можно я сама пописаю, я умею ОАМ сдавать… – Я резко свела ноги, слегка прищемив руки медсестры. – А катетер поставим, когда анестезия подействует, пожалуйста!

– Жо?, катетер для операции, тезірек болшы! [6]

Спустя два года после первых родов катетер оставался самым кошмарным воспоминанием, три дня после него кровью писала.

Медсестра снова раздвинула мои ноги. Боль была такой, что по щекам потекли слезы, не успела я вздохнуть, как в руку вошла игла. В вену попали только с четвертой попытки, предварительно хорошенько поковырявшись. Я откинулась назад. Голову подхватила сильная рука медбрата, до самой носоглотки мне сунули палочку для ПЦР-теста.

Я прикрыла глаза и тихо вздохнула. Держись, малышка, сейчас мы тебя вытащим… Даже если мне больно, с тобой все будет в порядке, обещаю. А боль – это всего лишь боль. Я выдержу в сто раз больше, только чтобы ты была жива и здорова. Не бывает ведь безболезненных родов.

В промежность будто одновременно лили спирт и тыкали иголками.

– Меня зовут Роман Петрович. Саида, рыбка моя, сейчас послушай, – великан положил мягкую ладонь на каменный живот. – Не думай о плоде, нам бы сейчас тебя спасти, и то хорошо будет, – сказал он и скрылся в коридоре.

Я проглотила крик и кивнула. Глаза опять наполнились слезами. Не думать о плоде… Это малышка, а не «плод». Хоть имя мы так и не придумали. Рус предлагал назвать ее Урсулой, а я хотела Фрейей. В честь скандинавской богини красоты, любви, плодородия и всего самого лучшего в мире. Но на самом деле я знаю, конечно, что никакая она не Фрейя, а Урсула – медведица. Мой медвежонок.

Готовая к следующим всполохам боли, я сжала челюсть, но каталку под гул удаляющихся голосов вытолкнули в темный коридор. С грохотом разъехались двери лифта. Когда мы наполовину заехали в него, ко мне подскочила еще одна медсестра и напоследок ткнула бабочкой в вену, чтобы добрать крови на очередной анализ.

– Проверьте биохимию! Пожалуйста! У меня плохие показатели АЛТ и АСТ! – крикнула я ей вслед.

Она не обернулась, двери лифта сомкнулись. Мы поднялись выше и заехали в родильное отделение. Из ближней двери раздался сдавленный стон. Где-то далеко закричал новорожденный.

Я сжалась и даже разрешила себе тихо порадоваться, что мне не больно, не так, как им.

Медбрат нахмурил брови.

– ?й, шеш анда?ыны! [7]

Я приподнялась и посмотрела на него. Что еще снимать, и так же в чем мать родила.

– Носки!

Я стянула носки, надетые на компрессионные чулки, и передала ему теплый влажный комок. Мне было стыдно, что мои ноги вспотели и он держит сейчас в руках эти потные носки. «Они чистые, я их только надела», – хотела было сказать я. Это похоже на то чувство стыда, которое вспыхивает, когда официант забирает со стола влажную салфетку, в которую ты высморкался. Поэтому я стараюсь прятать её в сумку или сую в карман.

– Телефон отдай.

Написав Русу: «Меня везут на операцию», – отдала и телефон.

Нужно было написать, что я его люблю и что он точно справится с Беатрис и Урсулой. Даже если и без меня. Но вместо этого я просто оставила его с ужасным концом дешевого детективного сериала с Первого канала, где в конце серии убийца замахивается ножом, мы слышим крик и не знаем, убил он кого-то или нет. Я закрыла глаза, разочарованная в себе как в жене. Как мать я уже и так налажала хуже не придумаешь.

Было около семи утра.

В просторной операционной горел яркий свет. Кафель на полу и стенах одинаковый – белый и хлорированный. У окна стояла акушерка и разговаривала с щуплым мужчиной в очках и смешной шапочке.

– Саида, меня зовут Ляззат, я буду помогать Роману Петровичу, – представилась медсестра. – Что у нас произошло?

– Отслойка, тридцать четвертая неделя, роды вторые, беременность вторая, в первый раз было ЭКС.

– На каком сроке ЭКС? И почему ЭКС? Раздевайся, пожалуйста, – она подошла ко мне и забрала сорочку.