– Вы это серьезно всё?

– Да куда уж серьезней. Через неделю сам всё увидишь. Нашли они тебя. Америкосы помогли, собаки. Не уберегли мы тебя, Кирюша.

– Что ж вы так?

– Да демократия, мать ее. Вот теперь и приходится с тобой цацкаться.

– А вы не цацкайтесь. В тюрьму меня или под машину. Я человек маленький, что за проблемы?

– Думали мы об этом, думали. Но я предложил другой вариант. Парень ты хороший, страну свою любишь, вот и послужишь на благо отечества. Поедешь в Сиргвидонию, приживешься там, глядишь, и пригодишься лет через двадцать.

– Всё?

– А что, плохо? Был тут Киря коммерсом, а станет братом императора. Перспектива?

– Не-а. Не перспектива. Не поеду я ни в какую Сиргвидонию. Мне и здесь хорошо.

– Это тебе пока хорошо.

– Не нужно меня пугать, уважаемый. Вы меня, наверное, неплохо изучили? Знаете, что я давления не переношу? Так вот. Ответа я вам сейчас давать никакого не буду. За информацию спасибо, история очень интересная, вами мне поведанная. Поживем, увидим, Николай Сергеевич.

Я взял свою сумку и, протиснувшись мимо Селягина, направился к выходу.

Чушь какая, думал я, готовя нехитрый холостяцкий ужин. Впрочем, отчего же нехитрый? Нет, есть-то я собирался один, вот только… Крымский огромный помидор. Из тех, что при разрезе покрываются сахарной испариной. Ялтинский лучок, красный и сладковатый. Был и огурчик, и зелень. Запах от всего этого проникал в ноздри и успокаивал. Зазвонил телефон.

– Ты один?

– Ага.

– Слушай, я заеду к тебе, а то жрать охота.

– Давай, но у меня только салат.

– Отлично. А у меня отбивные есть, ставь сковородку.

– Уже.

В чем в чем, а в этом звонке ничего странного не было. Мой приятель жил в соседнем доме. Владел он банком. Работа, как вы сами понимаете, в начале девяностых была прибыльная, но нервная. Дела свои Порфирий делал аккуратно, от того, наверное, и уставал. Знаете, когда сидишь, а перед твоим носом лимоны проплывают, а ты их не хапаешь из разных там соображений, это жутко утомляет. Порфирий, а в миру Павел, банкиром был осторожным, поэтому даже и в наше лихое время передвигался по столице лишь с одним охранником, да и то для проформы. В дверь позвонили, я, не глядя в глазок, открыл и тут же вернулся к плите. Сковородка уже нагрелась, пора было плюхать на нее мяско. Отбивные наверняка от тети Шуры из банковской столовой. Она Порфирича знала еще со школы. Частенько передавала ему через секретаря то биточки, то котлетки. Сегодня вот отбивные. Уж для солнышки своего дерьма не передаст. Сейчас плюхну эти нежные кусочки свининки, такой дух пойдет.

– Ну давай, чего ты там вошкаешься. – крикнул я Порфиричу, готовясь налить в сковородку оливковое масло.

– Извините, господин Кириллос. Вы, наверное, нас с кем-то перепутали.

Я оглянулся и в изумлении уставился на двух прилично одетых иностранцев, кои стеснительно топтались на пороге кухни. «Почему иностранцы?» – спросите вы. Элементарно. Они были розовые. Да-да, именно розовые, как и все жители той самой Сиргвидонии.

– Просим извинить, многоуважаемый господин Кириллос, за наш столь поздний визит. Мы не стали вам звонить, потому что дело у нас к вам деликатного свойства.

– Да уж понимаю, как же. – протянул я. – Впрочем, вы мне и не помешали. – сказал я и с сожалением выключил конфорку под сковородкой. – С кем имею честь, позвольте полюбопытствовать?

– О, извините меня еще раз. Я немного смущен. Разрешите представить, вице-консул посольства Сиргвидонии в России, Абу Самуэл Сретин Нахометсон. А я секретарь Гордии Самрон Четвертый.

– Очень приятно. – сказал я и принялся рассматривать гостей.

Тот, что назвался секретарем, был невысок ростом, нос его был приплюснут, волосы черные, прямые. В общем, типичный островной житель, только кожа не смуглая, а розовая. Консул же, напротив, рост имел выше среднего, строен, красивый римский нос выгодно отличал этого персонажа от коллеги. Даже кожа его была хоть и розовой, но несколько бледней и более нежного оттенка. И без представлений было ясно, кто тут главный. Между тем я достал из бара початую бутылку виски, три тяжелых стакана и плеснул светло-коричневого напитка примерно на палец в каждый стакан. Подавая гостям выпивку, я указал на диван, приглашая присаживаться. Посольские приняли подношение с непроницаемыми лицами, уселись на диван, я, напротив, в кресло и вопросительно посмотрел на консула. Тот даже и попытки не сделал, чтобы начать разговор. Я перевел взгляд на секретаря, но тот отвел глаза. Черт их знает, может быть у них обычаи такие? Посидеть, помолчать, может о погоде надо говорить, или спросить, как поживают их родные?

– Знаете, уважаемые, принимая во внимание, что я только из аэропорта, прошу вас покорно говорить, какое у вас ко мне дело.

Секретарь заерзал на своем месте и, тщательно подбирая слова, сказал:

– Господин консул не овладел пока русским языком в должной мере, не мог бы он говорить с вами на английском?

– Как господину консулу будет угодно. Please.

Консул расправил плечи, чуть вздернул вверх свой горделивый шнобель и начал весьма бойко и с выражением. Он говорил минут десять. Начав с географического положения Сиргвидонии, он перешел к правящей династии Дымбоу. Не забыл упомянуть и климатические особенности островов. Вскользь затронул демократические преобразования в своей стране, делая легкий намек на похожесть наших держав. Тем временем за спиной гостей в дверь просунулась рожа Порфирия, который еле сдерживался от смеха. Я глазами показал ему, чтобы тот сгинул. Между тем политинформация подошла к концу. Закончив, оратор чуть склонил голову набок и по-отечески посмотрел на меня.

– Очень любопытно. Вот только позвольте вас спросить, к чему вы мне все это рассказываете?

– Многоуважаемый господин Кириллос. При всем, что выглядит это будет странно и неучтиво, я все же просил бы вас ответить на некоторые вопросы. Мы не задержим вас надолго, поверьте, это очень важно.

При этих словах консул посмотрел на секретаря, и тот с готовностью выудил из портфеля папочку. Консул встал, взял папку двумя руками и, поклонившись, протянул ее мне. Нечего и говорить, что я тоже встал, тоже поклонился и двумя руками принял папку.