Земских замер, словно борясь за следующий вздох. Цепочка на его шее покачнулась, в летних отблесках сверкнуло обручальное кольцо, которое он носил поближе к сердцу. Потерев грудь ладонью в том самом месте, где памятная вещь касалась тела, Антон с трудом опустился на садовую скамью и жестом призвал меня сделать то же самое.

– Если вы поклянетесь уничтожить портрет, то я расскажу все, что знаю. – Антон бережно коснулся обручального кольца на цепочке. – Я не хочу, чтобы вы перепродали его кому-то еще.

– Как бы сказал мой друг – наша преданность человечности сильнее преданности чему бы то ни было.

– У вас очень мудрый друг.

Легкий порыв летнего ветра зашумел в листве деревьев, зашептал в траве и цветах, словно старый сад облегченно вздохнул.

– Вы, наверное, знаете, что модель Аристова погибла при невыясненных обстоятельствах.

– Да, мой друг мне уже сказал, хотя про невыясненные обстоятельства слышу впервые. – Я замолк, стараясь подобрать слова. – Ваша жена…

– Она впала в полуобморочное сознание и через пару дней скончалась. Сразу после того, как мы принесли портрет с аукциона.

– То же самое сейчас происходит с новой хозяйкой картины. Как вы думаете, чего желает портрет?

– Я не знаю, – бесцветно отозвался Земских. – Почему бы ему было не убить меня? Этот призрак с портрета словно мстил счастливой в браке женщине. Она ведь не виновата, что я ценил искусство превыше осторожности.

– Пожалуйста, примите мои соболезнования.

– Вы уже это говорили. – Земских отвернулся, скорбно взирая на надгробие. – Больше мне нечего вам рассказать. Есть только огромная просьба избавиться от полотна как можно скорее. Будьте аккуратней, в нем есть какая-то притягательность, которая однажды помешала мне.

– Конечно. – Я поднялся со скамьи. – Я ничем не могу вам помочь, но единственное, что мы точно сделаем – убедимся, что картина больше никому не навредит.

– О большем я и не прошу.

Покидая сад, я обернулся на сгорбленную фигуру Антона Земских. Он снова занял свой молчаливый пост возле надгробия жены. Тяжело вздохнув, я двинулся к воротам, где мы оставили свой минивэн. Аспис и дворецкий Николай стояли на крыльце и курили. Дворецкий что-то мрачно рассказывал Аспису, явно завершая свой монолог. Заметив меня, Аспис торопливо затушил сигарету и коротко попрощался с новым знакомым. Не сговариваясь, мы двинулись к минивэну, я залез на пассажирское сиденье и вжался в спинку, словно прячась там от беспросветных последствий той истории, которые я увидел собственными глазами.

– Алину кто-то убил, – наконец сказал Аспис. – Поэтому, чтобы избавиться от привидения, нам придется сжечь портрет.

– Да, Земских говорил, – вяло отозвался я, поворачиваясь к окну.

– Ты в порядке?

– Картина в самом деле убила его жену. – Я поджал губы. – Когда слышишь об этом от других, то это не настолько трогает, как когда общаешься с горюющим супругом. Это несправедливо.

– Не ищи справедливости в этом мире, Гарри, – сказал Аспис, выруливая на шоссе. – Есть только причины и следствия. Искусство не терпит наивности. А жизнь, к сожалению, ей полнится.

До пострадавшего от проклятия поместья мы доехали довольно быстро. Как только минивэн въехал на подъездную дорожку, дверь сразу же распахнулась, и на крыльцо, запыхавшись, выбежал уже знакомый нам Белозеров. Воротник его рубашки помялся, словно костюм был уже далеко не первой свежести. Оно и понятно – состояние жены выбило педантичного скептика из колеи.

– Слава Богу! – воскликнул он, неестественно быстро для своей комплекции подбегая к минивэну и стискивая руку Асписа мощным рукопожатием. – Ольге все хуже, врачи ничего не могут сделать. Она сейчас в больнице под наблюдением, но…

– Где портрет? – спросил я, перебив поток нервной болтовни, она бы сейчас никак не помогла.

– Я запер его на чердаке, но это не помогло. Жене все хуже.

– Нам нужно его увидеть, – резко сказал Аспис. – Убийство не дало упокоиться душе Алины, пристанищем для которой могло стать последнее ее изображение.

– Конечно, я отведу вас, – словно на последнем издыхании произнес Белозеров. В глазах убежденного скептика померкла всякая надежда. Он был готов спрятаться от портрета, в ценность которого еще пару дней назад верил гораздо больше, чем в ценность жизни своего любимого человека.

Мы двинулись в сторону дома. Поднявшись по винтовой лестнице, вошли в душную чердачную комнатку. Белозеров шагал позади, круг его фонаря скакал по выцветшим белесым обоям, мы с Асписом возглавляли процессию.

– Он здесь, – выдохнул Аспис и безошибочно повернулся в сторону портрета за несколько мгновений до того, как яркий луч фонаря прыгнул на холст, освещая печально-прекрасный портрет Алины. Фотография, присланная Ольгой, не передавала того невыносимого тянущего чувства в грудной клетке, которое появилось у меня при взгляде на полотно. Глядя на холст, освещенный лишь подрагивавшим светом фонаря, я прерывисто вздохнул. Пейзаж и девушка на нем словно шевелились, ее призрачная гибельная красота просачивалась в мой мозг, поэтому мне пришлось решительно тряхнуть головой.