– Я просто хочу, чтобы ты знала: я всегда буду рядом. Я не могу отменить всего того, что натворил, или забрать боль, которую причинил, хотя я бы все ради этого отдал. Я не могу все исправить, но могу показать, что всегда буду готов тебе помочь – так, как ты этого заслуживаешь. Так, как должен был изначально.

Его слова пытаются пробиться через мою защиту, но все же им не удается проломить чувство боли и предательства. Я качаю головой и смотрю мимо него в сгустившуюся темноту.

– Не думаю, что когда-нибудь смогу тебе довериться. Я просто не создана для прощения.

Мгновение мы смотрим друг на друга, затем Айдин грустно кивает, сдерживая слезы. Мои же продолжаются свободно катиться, потому что мое признание уничтожает нас обоих.

– Ничего страшного, – говорит он голосом, сдавленным от боли и извинений. – Но я все равно буду рядом. Я заслужу твое доверие, сможешь ты его дать или нет.

Мы с Айдином продолжаем стоять на месте, и ни один из нас не понимает, что теперь делать. В конце концов я едва заметно киваю. Не знаю, что еще мне сейчас сказать или как поступить. Он еще мгновение наблюдает за мной, затем разворачивается и уходит. Я невидящим взглядом смотрю в открытую дверь. Энох и остальные проносят мимо меня коробки, а я тем временем пытаюсь распутать беспорядочный клубок чувств внутри себя.

Не знаю, как долго я, словно статуя, стою на одном месте, после чего оставляю попытки отыскать смысл его слов в пустом проеме, обрамляющем такую же пустую ночь.

Сквозь окна льется солнечный свет, слишком яркий и радостный для того, как я чувствую себя этим утром. Приборы шкрябают по тарелкам, пока мы завтракаем, задыхаясь в неловком молчании. По всей видимости, моя вчерашняя эмоциональная сцена с Айдином лишь добавила неловкости, и никто из парней не понимает, что теперь со мной делать. Или же они просто осознали реальность этой гребаной ситуации и поняли, что им нечего сказать.

С моей ложки падает капля молока, когда я снова зачерпываю и подношу ко рту очередную порцию хлопьев. Я молча разрабатываю план о том, как убедить сестер переехать жить со мной. Я и так уже разрушила ковен Лахлана, так почему бы не пойти ва-банк и не украсть еще и их? Не знаю, как долго я пробуду в этом доме, но, когда я отсюда выберусь, мне точно понадобятся сестрички, их любовь, забота и их восхитительная еда, чтобы прийти в себя.

– Пожалуй, нам стоит обсудить план на сегодня.

В моем направлении поворачиваются головы, и я, лишь подняв взгляд, понимаю, что Энох обращается ко мне. Сегодня его глаза выглядят чуть более голубыми и чуть менее серыми, и я задумываюсь, как часто меняется их оттенок и от чего это зависит.

– Утром придут старейшины и определят, что тебе нужно будет наверстать, – объясняет Энох. Его взгляд на мгновение замирает на моих губах, а затем прыгает в сторону.

Я вытираю рот и подбородок, проверяя, не осталось ли на них молока или чего-то еще.

– Ставлю сотню, что она будет паладином, – объявляет Каллан.

– Принимаю ставку, – парирует Бэкет. – Я знаю, вы говорили, что она хороша в оружии, но, если ее магия действительно настолько слаба, как это выглядело вчера, она им не подойдет.

– Она точно целительница. Она исцелила мои раны, даже не прикоснувшись к ним напрямую. Бесспорно, это ее сильнейшая ветвь. И она умеет сражаться, так что я тоже ставлю на паладина, – возражает Нэш.

Они смотрят на Эноха и ждут, что он тоже выскажется. Он оценивающе смотрит на меня и достает кошелек.

– Держу пари, что она станет паладином. А ты что думаешь, Сурок?

Сурок закатывает глаза и прожигает меня взглядом. Судя по всему, его прозвище успело закрепиться, и меня очень забавляет наблюдать, как его это раздражает.

– Она слишком красивая, чтобы быть настоящим воином. Думаю, Айдин давал ей поблажки – подкармливал ее хрупкую самооценку. Не может быть, чтобы она была так же хороша, как он говорил. Я на стороне Бэкета.

– Осторожнее, Сурок, твоя внутренняя сексистская свинья вырвалась на свободу, – говорю я, запихивая в рот очередную ложку хлопьев.

На самом деле мне плевать, что они обо мне думают, и у меня нет сил оскорбляться или придавать этому глупому спору больше значения, чем он заслуживает. В дверь звонят, и мои глаза сужаются, когда Энох встает из-за стола, чтобы ее открыть. Думаю, это старейшины – пришли, чтобы еще немного мне поднасрать. Я мысленно ворчу и полсекунды размышляю, не стоит ли мне приодеться. Опускаю взгляд на спортивные штаны и майку и решаю, что мне плевать.

Я доедаю остатки завтрака, и в этот момент внутрь вваливается большая группа. Парни встают и подходят к новоприбывшим. Шум приветствий и похлопываний по спине, полных зашкаливающей фамильярности, сопровождают меня на пути к раковине, где я мою и вытираю тарелки из-под завтрака. Меня пронзает укол боли: я скучаю по сестрам. Не только по их готовке, но и по их теплоте и игривости. Я уверяюсь в своем плане «уговорить-тире-украсть» сестер.

Оборачиваюсь и натыкаюсь на тех, кто ответственен за нынешний бардак, происходящий в моей жизни.