Ведущий нас кастер открывает богато украшенные черные двери, и мы вслед за ним входим в помещение, напоминающее залы суда и амфитеатра одновременно. Слева от меня, за расположенным на возвышении партоподобным столом, восседают члены Совета. Я узнаю троих – тех, с кем уже успела повстречаться.

Старейшина Балфур, тучный и лысеющий, смотрит на меня с видом, который так и говорит: «У меня есть дела поважнее». Старейшина Найпан дружелюбно и сияюще улыбается, и от его абсолютно лысой, черной как смоль головы отражается, подмигивая мне, верхний свет. Без шуток, ему бы поговорить со старейшиной Балфуром о том, чтобы тот присоединился к движению «лысина – это красиво». Если старейшина Найпан чем-то похож на певца Сила [1] и ему лысина к лицу, то старейшина Балфур походит на пухлую версию Джорджа Костанзы [2] .

Пока мы рассаживаемся, старейшина Клири наблюдает за мной, и его короткие, со вкусом уложенные светлые волосы подчеркивают яркость голубых глаз. Я вижу черты Эноха в его лице, но это лишь легкие штрихи тут и там, и мне становится интересно, как выглядит мать парня. Еще двоих я не знаю, только имена: один – старейшина Ковка, второй – старейшина Альбрехт, но кто из них кто, я сказать не могу.

Отвожу от них взгляд и натыкаюсь на Лахлана. Он и его паладинский ковен сидят на некоем подобии скамьи присяжных чуть в стороне. Я впервые вижу их с момента, когда они толпились вокруг черного внедорожника. Мои глаза встречаются с пристальными взглядами Айдина и Сильвы, но я быстро отвожу их. Энох, Нэш и Каллан сидят на аналогичной скамье присяжных на противоположной стороне зала. Энох кивает мне, и я в ответ легко приподнимаю подбородок.

Нас с ребятами сопровождают до тех пор, пока мы не оказываемся в самом центре. Все здесь пропитано устрашением и властью. Я вынужденно поднимаю взгляд на старейшин, восседающих, словно на троне, на своих креслах, плотно придвинутых к столу. Нисколько не сомневаюсь, что они хотят, чтобы мы почувствовали себя в этой комнате маленькими и менее значимыми. «Попытки манипулировать нами», – говорю я себе, а старейшина Балфур тем временем приказывает парням занять места позади меня.

– Приветствуем, Винна. Мы рады, что ты смогла прийти и что ты выглядишь гораздо лучше, чем в последнюю нашу встречу, – приветствует он меня.

Мгновение мы оценивающе смотрим друг на друга, после чего я решаю, что он ждет от меня какого-то ответа.

– Насколько мне известно, призыв есть призыв. Мне жаль, что кровь и пепел не пришлись вам по вкусу. А я-то думала, что была хороша, – невозмутимо говорю я.

По комнате проносятся смешки, а старейшина Найпан закашливается. Я успеваю заметить улыбку на его лице, прежде чем он прикрывает ее, поднося ко рту кулак. А вот старейшину Балфура это не веселит, если судить по тому, как морщится кожа вокруг его глаз, когда он прищуривается, глядя на меня.

– Винна, твое присутствие здесь было необходимо для того, чтобы решить одну доведенную до нашего сведения проблему.

Он делает драматичную паузу, и я жду, когда он продолжит.

– Не могла бы ты рассказать, почему тебя обнаружили на обочине без обуви, без машины или любого другого средства передвижения и без возможности с кем-либо связаться?

Наклоняю голову набок и непонимающе смотрю на старейшину Балфура, пытаясь сообразить, почему он задает мне этот вопрос. Мой взгляд сам собой переходит на Эноха, и я делаю вывод, что источником этих незначительных подробностей стал или он, или кто-то из его ковена. Энох подозрительно избегает на меня смотреть.

– У меня спустило колесо, а запаска была лишь одна. Я не взяла с собой телефон и поэтому двинулась в сторону города в поисках помощи.

– И как же так получилось, что ты села за руль без обуви и телефона? – спрашивает старейшина Балфур, с чрезмерным нетерпением подаваясь на своем кресле вперед.

– Прошу прощения, а это запрещено? – в замешательстве спрашиваю я. – Какая разница, почему у меня не было обуви и телефона? Как это связано с вами или с тем, что произошло?

– Винна, нам стало известно, что условия, в которых ты сейчас живешь, могут быть для тебя небезопасны. Старейшина Балфур спрашивает об этом, чтобы мы смогли определить, правда это или нет, – спокойно сообщает мне старейшина Найпан.

Он улыбается по-доброму и терпеливо складывает перед собой руки. Я задумываюсь над его словами и смотрю на Лахлана. Не знаю, почему мне это важно, но мне любопытно узнать, что он думает, ведь из уст Найпана фактически прозвучали обвинения в адрес его ковена. Лахлан сидит, весь вытянувшись, не отрывая взгляда от старейшин. Маска на лице скрывает любые его эмоции, но я физически ощущаю, как от него волнами исходит злость. Он наверняка чувствует на себе мой взгляд, но не оборачивается, чтобы его поймать. Не знаю почему, но на долю секунды мне показалось, что он обернется. Может быть, все дело в том проблеске сострадания, которое я увидела в пропитанном смертью внедорожнике? То, как он смотрел на меня в ту ночь – с сочувствием и горьким пониманием, – совершенно не вяжется с категорией «безнадежный», в которую я его записала.

– Связывалась ли ты два дня назад с некоей Люси Бартон с просьбой оказать помощь в поиске и приобретении недвижимости?

На этом вопросе моя голова резко поворачивается к старейшине Клири. Откуда, черт возьми, ему об этом известно? Я чувствую ерзание за своей спиной: готова поспорить, парни задаются тем же вопросом.

– Да, – отвечаю я, не добавляя дополнительных подробностей.

Айдин вскакивает со своего стула.

– Винна, пожалуйста, ты должна выслушать нас!

– Тишина! – ревет на всю комнату старейшина Балфур.