– А пока ты будешь вести этот, на мой взгляд, веселый дневник, я понаблюдаю за тобой и решу, опасен ли ты для общества или нет. Джентльмены, –рукой дал команду доктор.

Хоть я и мог уже ходить без посторонней помощи, но эти две «гориллы» силой схватили меня подмышками и поволокли по коридору, вдоль которого стояли живые трупы, бессмысленно передвигающиеся и бубнящие свои никому непонятные мантры, старающиеся занять как можно меньше места при виде моих спутников. В их взгляде не было ничего, пустота заменила их «Я» собой, оставив лишь один инстинкт – не умереть и существовать в этом месте вечно.

Все началось в тот день, когда я узнал, что моя Жанна, любимая Жанночка, забеременела от лучшего друга Ильи. Она хотела внушить, что это мой ребенок, но когда год назад обстоятельства заставили меня пройти полную проверку своего не совсем здорового организма, среди таких болезней, как хронический гастрит, близорукость и мигрень, у меня добавилось бесплодие, что оказалось существенным доводом.

– Не может быть?! – Воскликнула Жанна. На секунду замешкавшись, она сменила тон негодования на щебетание канарейки, а в глазах проступала паника. – Это чудо, дорогой! Сколько по миру таких случаев, когда бесплодные родители заводили детей. А, дорогой, разве ты не рад? Вот у меня знакомая…

– У меня абсолютное бесплодие. Мне не могут помочь ни врачи, ни кто-либо еще, ты это понимаешь? Он не может быть моим ребенком.

Я давно догадывался о связи моей Жанночки с Ильей. Он всегда был лучше меня. Его родители имели строительную фирму, а мои – работали на заводе. Если он учился в лучшем институте на престижном направлении, то я окончил педагогический университет, историческую кафедру. Он был атлет, а я и разу подтянуться не мог и часто болел. Ума не могу приложить, что нас объединяло, кроме школы. Я даже не всегда понимал, почему он со мной дружит. Каждый раз, окажись мы в компании не сродни моему статусу, а это практически все наши компании, Илья начинал высмеивать меня и подстрекать на разные авантюры и заранее непобедимые споры, выставляя меня среди особей женского пола не в лучшем свете. Ему всегда легко было добиться расположения в обществе. Накаченное в спортзале тело, всегда загорелое от отдыха в Турции или Египте, мужественное лицо и безупречный стиль одежды, который он четко подбирал для каждого случая, сводил с ума любую простушку, приглашенную только ради одного – животного развлечения. Любая была для Ильи слишком проста, он стремился решать более сложные задачи, например, если мне кто-нибудь нравился, Илья первый с ней спал, а потом рассказывал мне в грязных подробностях о том, как кувыркался с ней на даче или на кровати родителей. Иногда, потехи ради, он давал поносить свои шмотки, в которых я был похож на пугало. Взгляды других вызывали у меня постоянный дискомфорт в животе, и, как следствие, жуткую диарею.

Он не всегда был таким. В беззаботную юность мы с ним были не разлей вода. Илья тайно брал из папиного кошелька несколько купюр, а я придумывал, как их интересней потратить. Было весело. Даже не знаю, когда наши отношения сошли на унижение и отчуждение. После окончания института Илья устроился в фирму отца, а я, отказавшись от работы преподавателя, пошел в Call–центр за хорошей зарплатой. Ошибся.

Ожидание юности и реальность жизни оказались далеки друг от друга. Все было куда несправедливей, чем казалось в прошлом. Детские комплексы превратились во взрослые проблемы, а другой жизни у меня не было и вряд ли подвернулось бы что-нибудь лучшее. Пытаясь найти в себе причину такой тотальной неудачи, пришлось проанализировать кое-какие воспоминания. Всплывает один случай, случившийся после смерти отца.

Однажды, я решил стать художником и нарисовал вид из окна свой комнаты. Гордясь своим рисунком, принес его маме, готовящей на кухне вареники. Она долго разглядывала мою мазню, а затем спросила:

– Это что такое?

– Как что? Вид из окна. Я хочу стать художником.

Мама засмеялась. Я пытался понять, что ее рассмешило – слова или картина, но не найдя ответа, просто забрал рисунок у нее из рук.

– Вид из окна? Вот насмешил. А ты знаешь, что художники – это самые нищие люди, и притом жуткие лодыри. Конечно, есть талантливые, как Репин, Малевич, их вот признали, а у тебя таланта нет, возня какая-то. Лучше найди себе другое увлечение, сынок, на этом ты денег себе не заработаешь. Ты представляешь, если бы я вместо работы рисовала такое? Где бы я деньги взяла на еду, отца ведь больше нет… Прости, сын.

Так я перестал мечтать быть художником. Было еще много всего, от чего мама меня отговаривала: футбол, пение, игра на гитаре, радиолюбительство, я пытался найти себе применение, но никак не мог. В итоге, устроился работать в отдел техподдержки одной из фирм. Каждый день по восемь часов приходилось выслушивать больных стариков, звонящих лишь потому, что им скучно. Вежливо отвечать на угрозы, крики больных неврастеников, алкоголиков и перевозбужденных детей, считавших своим долгом оскорбить человека, зная, что тот далеко и не может ответить на грубость. День за днем, раз за разом, одно и тоже. Пытаясь снять у рабочих психологическое давление, руководство проводило бесполезные тренинги и коллективные мероприятия, где все пели песни, знакомились друг с другом, и, заперевшись в кабинке туалета, предварительно перебрав мартини с водкой, предавались мимолетному экстазу друг с другом. Кому-то после удавалось вырваться в начальники и, даже на фоне этих содомских вечеринок, завести семью с коллегой, но меня от всего этого тошнило. Мне виделось, как их тела поедают черви, а рот выплескивает яд. Я терпел. Терпел, когда начальник орал на меня за то, что я нагрубил клиенту. Терпел, когда лишали премии. Терпел мою Жанночку, ноющую, что нет денег на салон красоты. Я терпел не потому, что был сильнее обстоятельств, нет. Терпел, потому что боялся потерять жизнь, в которой был хоть кем-то. А вернуть прошлого я не мог.

Меня зовут Валентин.

Сегодня проснулся от дикого вопля, доносящегося эхом из коридоров психиатрической больницы. Очередной больной, потеряв в себе человека, искал недостающую часть рассудка в тоннелях разума. Он кричал истошно, больно, и если бы рядом находился волк, то не посмел бы перебить человека. Крик души. Душа – это как раз то, что многие потеряли и, видимо, никогда больше не найдут. Замену ей или лекарства для нее не нашли. Топот тяжелых тел пронесся за дверью, кто-то спешил на зов. Несколько четких и отработанных за долгое время работы ударов, звонкий визг – и тишина. Все снова вернулось на круги своя. Уснуть я не мог.

Приняв небольшое гостеприимство своей тюрьмы – уборную с ржавой водой из крана, взял с подоконника, полученную вчера, ручку. Маленькая, легкая, с острыми чертами она лежала спокойно на ладони и пугала меня. В голове замелькали кадры из фильмов, где человек убивает другого человека, воткнув ручку острием в сонную артерию. Копьеподобный вид делал из безобидной повседневной вещи – оружие. Вонзить ее в шею доктора или себе? Я не знал, почему думал об этом, да и думал ли я тогда вообще. Пробудивший крик вернул меня в реальность. Все было наяву. Вчера я потерял часть себя, а заполнить ее было нечем. Безысходность, страх и презрение к самому себе вытесняли остальные чувства. Ручка сжалась в кулаке с оставленной острой частью.