Бумага вспыхнула в его руке синим пламенем, и я вздрогнула, хотя схема уже накрепко запечатлелась в памяти. Наконец всё с этим ритуалом встало на свои места.

— Таната… — прошептала я и вдруг отчётливо вспомнила вчерашний день.

— Нет, Гвен. Никакой тебе Танаты…

Ирвен схватил меня обеими руками, вытягивая всю скопленную за вечер силу. Я забилась, пытаясь вырваться, но он ловко скрутил меня, связав запястья моим собственным поясом, а потом достал из внутреннего кармана мерцающий отвратительным зелёным светом пузырёк.

— Пей, Гвен. Это приказ!

Он влил зелье мне в рот, а я смотрела в обсидиановые глаза и отчаянно пыталась не отдать те воспоминания, которые только что успела обрести.

— А как же твоё вчерашнее обещание? — тихо прошептала я, чувствуя, как в голове становится пусто, и меня с невыносимой силой тянет в сон.

— Я всё ещё его держу.

Ирвен подхватил меня на руки, и я отключилась, уткнувшись в его плечо.

Тридцать второй день эбреля. На закате

Я чувствовала тепло объятий и чужое дыхание на своей щеке. Пахло чем-то неуловимо древесным и при этом острым, как кайенский перец. Пошевелилась и с удивлением поняла, что связана.

— Только не брыкайся, — раздался глубокий бархатистый голос. — Я тебя развяжу, если пообещаешь не делать глупостей, Гвен.

Я широко распахнула глаза, а потом невольно зажмурилась, потому что сделала это слишком резко. Лежащий рядом мужчина спросил:

— Пить хочешь? Или есть? Как себя чувствуешь?

Это было настолько дико, что я на секунду засомневалась, не наглоталась ли я таблеток безумия. Как я могу себя чувствовать, будучи связанной?

Разглядев мужчину хорошенько, содрогнулась. Все его глаза были залиты тьмой. Все. Целиком. Без остатка. Две блестящие в закатных лучах чёрные пропасти.

Я отпрянула, и его это, кажется, задело.

— Гвен, мне пришлось тебя связать, чтобы ты не причинила себе вреда. Произошло нечто очень странное, и я должен поехать и выяснить все обстоятельства, а пока ты останешься под присмотром.

— Пожалуйста, развяжите меня, — хрипло попросила я, не поверив.

Никакой вред себе я точно не собиралась причинять, а сказать он может что угодно.

— Мы теперь снова на «вы»? Что ж, этого следовало ожидать.

Он тяжело вздохнул, размотал покрывало, в которое я была завёрнута, и развязал все путы. Правую руку ломило и оказалось, что на ней — огромные синяки.

— Это что? — ужаснулась я, глядя на кровоподтёки.

— Ты упала с балкона, а я тебя поймал. За руку. Ты меня помнишь?

Я отрицательно помотала головой.

— Меня зовут Ирвен. А ты — моя невеста.

Нахмурившись, я потёрла лоб. Что-то в его словах было неправильным.

— И когда у нас свадьба? — глухо спросила я, прислушиваясь к своим ощущениям.

Нет, выходить за него замуж я вовсе не желала. Может, воспоминаний не осталось, но чувства никуда не делись.

— Вероятно, совсем скоро. Гвен, я понимаю, что всё это выглядит очень сомнительно, но, поверь, я не причиняю и не причиню тебе вреда.

— Обещаешь? — тихо спросила я, глядя в его невозможные глаза.

Почему-то показалось, что в этом он не лжёт.

— Обещаю. Я сделаю всё, чтобы тебя сберечь, Гвен. Чего бы мне это ни стоило.

Его слова успокоили. Я уткнулась лицом в его грудь и замерла, а потом спросила:

— А что у тебя на виске? Вот это?

Указала на змеившуюся странным узором голубую печать на левой стороне его лица.

— Это родовая печать, Гвен. Все магически одарённые дети рождаются с такой. Так как я ещё не женат, то ношу печать своих родителей. Когда мы поженимся, она изменится, станет чем-то общим между нашими с тобой печатями, и наши дети станут носить уже её, общую.

— Как интересно… А если муж один, а отец у детей другой? Какая тогда будет печать? — удивлённо спросила я.

Ирвен аж вздрогнул.

— Что ты имеешь в виду? — напряжённо уточнил он.

Разве не очевидно было, что именно я имела в виду?

— Ну… супружескую измену…

— Такое только в старых легендах бывает, Гвен. Даже не знаю, с чего ты вдруг заговорила об этом. За измену жестоко карают боги, и никто в здравом уме не пойдёт на подобный шаг, так что никаких измен быть не может.