Помню тот день, когда они привезли из роддома мою сестру Злату. Настоящую принцессу, которой было суждено получить всю ту любовь, на которую я даже не смела претендовать.

Тогда я и узнала, что приемная. И с тех пор моя жизнь превратилась в бесконечную череду сравнений.

Злата умница, красавица, рослая, кровь с молоком. Я тощая, неуклюжая, неуместная, вечно пачкающаяся зеленкой дрянь.

Я только смотрела, как Злата капризничает, требует, получает. И молчала.

А в десять лет меня опять отдали в детский дом. Тогда я думала, что это моя вина, что я недостаточно старалась быть хорошей.

Но через два месяца меня неожиданно вернули.

Позже я узнала причину. Выборы. Отец баллотировался в мэры, а брошенная сирота в семье кандидата – это пятно на репутации и удар по имиджу.

Меня привезли, чтобы не портить картину идеальной семьи. Только вот отношение ко мне не поменялось, а стало еще хуже.

Выборы отец все-таки провалил и с тех пор стал прикладываться к бутылке.

Постепенно Oгневы все больше влезали в долги, потому что не хотели менять свои барские замашки.

Особняк продали, поменяв его на четырехкомнатную квартиру. Выделив каждому по комнате: родителям, Марку, Злате и бабушке. Я живу в маленькой кладовке без окон.

Не жалуюсь, я уже привыкла.

— Я люблю рисовать, — говорю, выводя ногтем узоры по подушке. — Через месяц мне исполнится двадцать. Подрабатываю, эм…

— Художницей?

— Да, — хватаюсь за ложное предположение.

Наверное, быть художницей — это быть кем-то… возвышенным. Это что-то достойное, элитарное.

Почему-то мне сложно именно этому мужчине признаться, что на самом деле я всего лишь прислуга. Любой труд почетен — да, но только на словах.

— Ты живешь одна?

— Нет. У меня замечательная дружная… семья, — спотыкаюсь на этой лжи.

И, как немедленная карма за ложь, как жестокое разоблачение, разговор прерывает яростный стук в дверь и гневный вопль Марка:

— Алиска! Открывай давай! Живо!

По голосу слышу, что брат пьян, и меня трясет.

Иду открывать, ведь если не сделаю этого, он просто вышибет хлипкую дверь, а без нее существовать в этой квартире будет еще хуже.

Открываю щеколду, которую собственноручно прикрутила.

— Что случилось? Зачем ты кричишь так поздно?

Марк скользит по мне покрасневшим хмельным взглядом и ухмыляется.

— Ну что ж ты за чмошница-то такая, а? Эти голубы глазища… — тянет руку, собираясь дотронуться до моей головы, — волосы, сука, длинные, вьющиеся, шелковые…

— Не трогай меня! Уходи! — бью по его запястью.

Марк отшатывается и грозно хмурится. Ему двадцать шесть, но он до сих пор живет с родителями. У него не то что своей семьи, у него даже девушки нет.

— Да кто на тебя еще посмотрит, недоразвитая? — хохочет. — Иди, бабку перевернуть надо.

Он сторонится, и я опасливо выхожу из кладовки, в которой живу.

Бабушка — единственная тут, кто относится ко мне по-доброму. Но она не ходячая. И она — единственная причина, почему я еще здесь. Если не я, то никто о ней нормально заботиться не станет.

Захожу в ее комнату, пропахшую лекарствами.

— Все в порядке, бабуль?

— Да, детонька, только бок отлежала, а перевернуться нет сил.

Помогаю ей поменять положение.

— Завтра я снова уеду на двое суток в комплекс. Все с утра тебе приготовлю. Если не дозовешься маму — звони соседке. Телефон твой я зарядила.

Я работаю в загородном комплексе. График работы — два через два.

Учусь в колледже заочно, хотя школу окончила с отличными оценками. У родителей нет денег на мое высшее образование, а моей зарплаты едва хватает на еду и лекарства бабушке. Огневы забирают ее пенсию, и бороться с этим невозможно.

Возвращаюсь к себе и вижу, что динамик смартфона, брошенного на кровати, до сих пор горит.

Осторожно беру телефон — звонок не отключился.

— Ты еще здесь? — украдкой спрашиваю.

— Да…

Мне становится неловко. Очень надеюсь, что Жестокий шепот не слышал слова брата. Хотя Марк так орал… Не знаю, что сказать.

— …На чем мы остановились? — продолжает Жесткий шепот, прерывая тяжелую паузу. — А, ты — художница. Рисуешь на заказ?

— На самом деле… еще совсем. Или иногда…

— Значит, пока ищешь себя. — В голосе нет осуждения, только понимание. Такое мне непривычное. — Это хорошо. Главное, не переставай искать.