Ни Василий, ни тем более упрямый Ярослав не заметили, что я отстала. Вот только что, казалось, я слышала их голоса, а теперь коридор снова пуст и темен. Холодный сумрак подступил, обнял за плечи. Навалилась тревога. Я поспешно затолкала мобильник в карман, потом передумала и достала вновь. Зеленая лампочка «Выход» манила к себе. Помня слова Ярослава о втором этаже, я поднялась по лестнице, подсвечивая путь телефоном, и свернула под арку с табличкой «Отделение покраски».

Коридор здесь был в точности братом-близнецом предыдущего, разве что без мебели. Дверные проемы, одинаково безликие и чужие, тянулись по обеим сторонам. Куда теперь? Я бесцельно побродила туда-сюда. Кафельная плитка скрадывала шаги, от звенящей тишины закладывало уши. Ни звука. Ни шороха. Ни щелчка или скрипа.

– Вася, – шепотом позвала я, тревожно озираясь. – Ярослав…

Голос канул во тьму, как в бездонное черное озеро. Томительную паузу спустя вдалеке негромко стукнуло. Я напряглась: не померещилось ли? Следом донеслось неразборчивое бормотание.

– Ребят! Если вздумаете меня пугать…

Я так и зависла после этого «если» и, обдумывая его, осторожно пошла на звук. Кажется, говорили в четвертой комнате слева. Я замерла возле нее и прислушалась. Теперь голоса звучали совсем отчетливо.

– Да тебе показалось. Нет тут никого! Иди работай, – разгневанное свистящее шипение.

Снова стук упавшего на пол габаритного предмета.

– Ай! Камнем тебя посеки! Держи ровнее. За разбитых кукол нам не заплатят.

– Они валятся, как доминошки, – плаксивым басом пожаловался второй. Я прильнула к стене и на всякий случай погасила экран мобильника. Возле лица теперь покоилась перекошенная табличка: «Раскраска барельефов».

За дверью натужно кряхтели и тяжело отдувались.

– Оп, взяли! Оп, потащили! Вперед! – аккомпанировал действию первый голос. Команды повторились не меньше десятка раз, с тем же бодрым выражением. Затем наступила продолжительная тишина.

Выждав еще пару ударов сердца, я отлипла от холодной стены и толкнула дверь. Та медленно распахнулась по широкой дуге. Посреди комнаты неподвижно, несколькими шеренгами стояли люди. Целое немое сборище в непонятном ожидании. Я вздрогнула и испуганно попятилась, не успев потянуть за собой дверь, но ничего не произошло. На меня даже не оглянулись. Через несколько секунд до меня запоздало дошло – это просто манекены. Пластиковые фигуры на штативе. Пусть и в натуральный человеческий рост.

Я осторожно обошла безмолвный строй, посветила фонариком в неподвижные глянцевые лица и, убедившись в их полной безжизненности, наконец позволила себе осмотреться.

В бледном мерцании экрана мастерская ощетинилась множеством резких теней и острых углов. Напротив входа стояли два массивных стола. Лампы на гнущихся металлических ножках были выключены. Кучи принадлежностей для рисования топорщились в подставках или просто валялись рядом. И ни одной живой души. Только выпуклые картонные и пластиковые барельефы лежали и висели на просушке вокруг. Я машинально прочла несколько названий: «Желудок жвачного животного», «Строение кожи», «Общий вид печени». Объемные рисунки хоть и выглядели безобидными, но в мертвецком сиянии внушали неприязнь.

Но кто же тогда разговаривал?

Словно в ответ, сзади деловито завозились:

– Еще дюжина, и готово.

Я рывком обернулась. Свет телефона метнулся в противоположную сторону, выхватил из темноты манекены, стойку с белыми халатами и полки с потрепанными книгами. Никого.

Зато голоса не умолкали:

– Угу. Легко сказать. Тяжеленные…

– А ты их за ноги, за ноги. И башкой вперед!

Напротив замерших манекенов поблескивало мутное настенное зеркало в металлической раме. Казалось, фигуры смотрят в него, как в телевизионный экран. Что-то странное, впрочем, с ним действительно происходило. Я могла поклясться, что голоса раздаются из-под него. На цыпочках, двигаясь бесшумно, я приблизилась к зеркалу.

Возле края амальгамный слой потрескался, пошел ржавой старческой рябью. Мутная поверхность еле заметно дрожала, пуская расходящиеся волны. Я встала к зеркалу боком, не прикасаясь, заглянула в зазор между рамой и крашеной стеной. Ничего. Осмелев, я поддела раму пальцем, потянула на себя и вверх, стараясь не сорвать с креплений. Под ней не пряталось ничего, кроме оголившегося глухого бетона.

Сдерживая вздох разочарования, я собралась медленно вернуть раму на место, но она, подлая, выскользнула из влажных от волнения пальцев и шарахнула о стену с жутким шлепком и стекольным звоном. Я отпрянула. Кажется, стекло уцелело. Только вот выдало меня с потрохами.

– Ты видишь? Кто-то следит.

Я прижала к груди мобильник, загораживая свет фонарика, но было поздно.

– Я проверю, а ты расставляй их, расставляй, хозяин скоро вернется.

Что-то с тихим шлепком упало на пол. Боковым зрением я уловила мелькнувший возле ног голубоватый силуэт. Услышала ехидный смешок. И лишь тогда опустила голову.

Возле книжного шкафа между зеркалом и входной дверью сидел зверь. Больше всего он смахивал на плод неудачного научного эксперимента по скрещиванию животных или фантазию полоумного таксидермиста: верхняя часть туловища явно была взята от мелкого млекопитающего вроде кота, только с совершенно плоской головой. На месте ушных раковин виднелись едва заметные прорези-полумесяцы, какие бывают у крупных ящеров. Задние же лапы заменял селедочный жирный хвост, покрытый крупной чешуей. От нее исходило язычками синее пламя, похожее на пламя газовой горелки, которое почти не светит, разве что греет. Чешуя незаметно переходила в персиковый плешивый мех, врастала в него.